На литературных перекрестках - [24]

Трудно, очень трудно было Павлу Петровичу руководить огромным уездом с самым разнообразным населением. По правой стороне Иртыша в горных таежных районах жили кержаки, бежавшие от царского произвола в Сибирь в поисках сказочной страны Беловодье. Тут же обитали риддерские горнорабочие — бергалы, чей труд озолотил английского хищника Лесли Уркварта. Левая сторона — степная, пустынная, ковыльная. Здесь разбогатели казачьи хутора, захватившие плодородные земли и богатейшие луга, а чем дальше от Иртыша на запад — раскинулись кочевые аулы. У русского, казаха, украинца, кержака, казака свой уклад жизни, свои предрассудки, обиды, несбывшиеся надежды. Председатель укома все должен предвидеть и знать, хорошо разбираться в экономике уезда.

Вместе с Бахеевым мне пришлось быть на заседании упрофбюро. Кто-то из профсоюзных деятелей стал жаловаться на невозможность развернуть профсоюзную работу. В городе одна маслобойка, да и та бездействует. Скептики утверждали, что рабочего класса в уездном городке нет. Есть кустари — кузнецы, сапожники, но это же мелкие хозяйчики.

Кто-то не удержался и выразил крамольную мысль:

— Нужны ли вообще профсоюзы? Сейчас они существуют, чтобы защищать служащих, то есть государственных чиновников, которых развелось чересчур много.

Павел Петрович слушал, хмурился, а потом взял слово для отповеди:

— Мы выслушали речь как раз типичного чиновника, который видит жизнь в окно канцелярии и ничем не интересуется. По сведениям Всеработземлеса, в нашем уезде насчитывается несколько тысяч батраков. Вы здесь горюете, что рабочего класса нет. А батраки, по-вашему, кто? Не рабочие?

В Усть-Каменогорске Павел Петрович прожил несколько больше двух лет. И он видел результаты своих трудов. Жизнь постепенно входила в мирную колею, кончали свою бурную деятельность ревкомы, создавались Советы.

Помню, как проходила подготовка к первому съезду Советов Усть-Каменогорского уезда. В народном доме совещание проводил Павел Петрович. Он произнес вступительную речь о задачах выборных советских органов, они должны были заменить ревкомы. Кто-то из сидевших в заднем ряду зрительного зала задал вопрос докладчику:

— Скажите, пожалуйста, мы обязаны выбирать депутатов только открытым голосованием или имеем право голосовать тайно? Может быть, докладчик ответит на этот вопрос поподробнее?

— Постараюсь объяснить, — ответил Павел Петрович, — хотя, как мне кажется, для большинства собравшихся выдвинутый вопрос чрезвычайно прост. Как известно, наша партия при всех выборах всегда стояла и сейчас стоит за тайное голосование. Но сейчас идет открытая борьба — одни граждане открыто с оружием в руках выступают за советскую власть. Другие — так же против советской власти. Втихомолку играть, как здесь предложил очень осторожный обыватель, не годится.

Голосование за кандидатов шло по списку, но каждого обсуждали отдельно. Все проходило довольно гладко, но когда назвали фамилию, если память мне не изменяет, Пенькова, в зале послышался недовольный гул. Кто-то крикнул:

— Не надо! Вычеркнуть!

— Выбросить! Выбросить!

Павел Петрович дождался тишины. Заговорил он тихо, отлично понимая, что чем тише говорит оратор, тем внимательнее его слушают.

— Мне кажется, подавляющее большинство здесь присутствующих довольно хорошо знает товарища Пенькова, как отличного коммуниста. Уважением пользуется, человек абсолютно честный… Здесь раздались голоса с требованием вычеркнуть его фамилию. Кому-то это показалось удивительным, а я не удивился. В этом есть своя закономерность, хотя и очень печальная. Все вы знаете, какой пост занимает товарищ Пеньков. Он работает в коммунальном отделе и единолично ведает жилищными делами. А с жильем у нас очень и очень плохо. Все, что можно взять на учет, мы взяли. Городок маленький, раньше жило одиннадцать тысяч населения, а сейчас, вероятно, пятнадцать. И все идут к товарищу Пенькову. Обиженных уйма. Человек десятки раз просил освободить его от этой каторжной работы. Но кем заменить? Это такой неблагодарный участок, туда хоть ангела поставь, через неделю он в сатану превратится. Мне кажется, вычеркивать кандидатуру товарища Пенькова не следует. Личные обиды нужно забыть при таком важном деле, как выборы на съезд.

В зале раздались аплодисменты. Товарищ, сделавший отвод Пенькову, снял свое предложение.

Вместо уездного ревкома появился уисполком, но контрреволюция не спрятала свои когти. Уездная ЧК обнаружила заговор, арестовали человек пятнадцать служащих, среди них оказался и заведующий типографией Божко. За какие грехи его посадили, никто не знал.

Когда в типографию заглянул Павел Петрович, рабочие ему рассказали, какая гроза разразилась над головой заведующего.

— Вы бы там поговорили, в этой самой чеке, — попросил пожилой печатник. — Погоны прапорщика Божко носил, это верно, но при белых в политику не лез. Об этом весь город знает. Хоть кого спросите.

Павел Петрович ничего не пообещал печатнику, но через два дня Божко появился в типографии.

Жизнь в стране постепенно налаживалась. Все чаще и чаще агитаторы употребляли в докладах и беседах крылатые слова Ленина: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны».