На линии доктор Кулябкин - [50]
Я поднялся. Прохоренко спокойным, умным взглядом следил за мной. В Люсиных глазах были доброта и нежность. Длинно говорить было незачем. Я посмотрел на всех и сказал:
— Если бы я мог отплатить таким же добром за ваше добро к нам с мамой!
Глава седьмая
МАРИЯ НИКОЛАЕВНА
В эту ночь я почти не спала. Лежала с открытыми глазами и ждала, когда наступит рассвет.
Я думала о сегодняшнем дне, о том, что скажу ребятам. Я обращалась к ним, шепотом произносила фразу и с тревогой прислушивалась к своим интонациям: репетировала разговор с детьми. Если бы Вовка проснулся, то решил бы, что в квартире есть кто-то еще, кроме нас.
И сколько я ни повторяла доводы Леонида Павловича, спокойнее мне не становилось.
Но, может, поступить иначе? Прийти в школу. Дождаться Горохова и Боброву. И если у них готова газета, то сразу же повесить ее в классе. Нет. Я не чувствовала в себе силы выступить против Леонида Павловича.
Значит, есть одно-единственное решение — делать то, что он просит. Дружба, в конце концов, требует компромиссов и уступок.
Итак, все. Решила — и больше не думаю об этом! Ну вот, стало легче. И отпустило в груди. Главное — не колебаться.
Я брожу по комнате, придумываю себе работу. Времени уйма. Нахожу Вовкину рубашку, стираю. Как же быть? Прийти в класс, сказать ребятам, что Леонид Павлович сам во всем разберется? А почему? Получится, что я чего-то испугалась.
Вешаю рубашку в ванной. Еще нет семи. Кипячу чайник и иду будить Вовку.
Как же быть? Как поступить?
Вовка одевается еле-еле. Моется еще медленнее. Ест — едва шевелит губами. Я нервничаю, боюсь закричать на него. Меня раздражает медлительность.
Потом он, вялый и полусонный, идет по улице, а я смотрю вслед, жду, когда он перейдет дорогу.
А вдруг Леонид Павлович понял, что я права? Неужели мне не придется лукавить ребятам, изворачиваться перед ними?
…В моем классе кто-то уже побывал. Список учеников был перевешен на другую стенку, но доска для стенгазеты оказалась пустой. Я спустилась вниз и увидела Женю Горохова. Он стоял возле кабинета директора.
— Женя?
Он вздрогнул.
— Мария Николаевна! А Леонид Павлович забрал нашу газету. Он говорит, ее нельзя вешать. И что вы тоже не разрешаете.
У меня запылало лицо.
— Погоди, Женя, — я заторопилась, стараясь не встречаться с ним взглядом, — пойдем в кабинет литературы, давай разберемся вместе. Помнишь поговорку, — я еще пыталась шутить, — не лезь поперед батьки?
Он побрел за мной.
Я закрыла дверь на задвижку, для чего-то ее потрясла. Горохов сел. Насупился.
— Вчера, Женя, я была дома у Леонида Павловича и рассказала ему эту ужасную историю с Жуковым. — Фраза прозвучала слишком торжественно, и мне показалось, что я начала читать какое-то стихотворение. — Поверь, он был потрясен и убит поступком Левы… — Я внезапно забыла слова, которые столько раз повторяла сегодняшней ночью. — Как бы тебе сказать… дело, начатое в школе, очень важное и значительное, но если мы признаемся, что первая же игра кончилась таким проступком, то это сразу запятнает весь коллектив.
— Что же, скрывать тогда?
— Нет, ты меня не хочешь понять, Женя! И не хочешь понять Леонида Павловича. В школе начато интересное дело!..
В его глазах отразилась скука.
— Большое дело, — уточнила я. — И вот из-за этого Жукова, из-за его безнравственности (ага, все же нашла слово!) это дело пойдет насмарку. А Лева все равно будет наказан. И директором, и мною. Так скажи, имеет ли значение, будет сбор или не будет?
— Конечно, с Левкой могли бы поговорить и вы, — согласился Женя. — Но понимаете, мы все были виноваты. Весь класс. Я бы сказал на сборе об этом. Честное слово. — Его взгляд блуждал по классу, не хотел встречаться с моим. — У нас было такое… рекорд, рекорд, обязательно рекорд! Мы уже дней десять эти рекорды обсуждали. И о подарках знали. Что куплено, за что дадут. Ну конечно, всем хотелось получить. И Леве хотелось. А потом, когда начали штурмовать, так вообще не разбирали: увидим — хватаем.
Наконец раздался звонок. Оказывается, я все время ждала его. Я бросилась открывать дверь.
— Мария Николаевна, — остановил меня Горохов, — так сбора не будет?
Я смешалась.
— Позже поговорим, на перемене подойди ко мне.
Он хотел еще что-то спросить. Я подняла руку, точно защищаясь от вопроса, и толкнула дверь от себя. Влетели ребята, захлопали крышки парт.
— Женька, ты чего здесь? — кричали они.
Я взглянула на парня, мысленно прося у него прощения. Вбежала Люба Боброва, бросилась ко мне и заговорщицки зашептала:
— Дед придет. К концу пятого… Я уговорила.
— Садись, садись, — попросила я. — Пора начинать урок.
— Женька, — вертелась Люба, — а «молнию» не повесил?
Он даже не повернул головы в ее сторону, стал выкладывать на парту тетради.
Я отметила отсутствующих, против фамилии Жукова поставила точку: он, возможно, был у директора и еще вернется в класс.
— Ну что же, — устало сказала я. — Пора начинать. Откройте тетради с домашним заданием.
Я боялась идти к Прохоренко. Дважды спускалась на первый этаж, подходила к кабинету и снова возвращалась. Как с ним говорить? Вчера дала ему слово…
К Жукову я тоже не подходила. В класс он пришел ко второму уроку и сидел, как сказали мне ребята, заплаканный.
Вторая книга из известного цикла об октябренке Сане Дырочкине Весёлая повесть об октябрятах одной звездочки, которые стараются стать самостоятельными и учатся трудиться и отдыхать вместе.
Известный петербургский писатель Семен Ласкин посвятил семье Дырочкиных несколько своих произведений. Но замечательная история из жизни Сани Дырочкина, рассказанная от имени собаки Моти, не была опубликована при жизни автора. Эта ироничная и трогательная повесть много лет хранилась в архиве писателя и впервые была опубликована в журнале «Царское Село» № 2 в 2007 году. Книга подготовлена к печати сыном автора — Александром Ласкиным.
В повести «Версия» С. Ласкин предлагает читателям свою концепцию интриги, происходящей вокруг Пушкина и Натальи Николаевны. В романе «Вечности заложник» рассказывается о трагической судьбе ленинградского художника Василия Калужнина, друга Есенина, Ахматовой, Клюева... Оба эти произведения, действие которых происходит в разных столетиях, объединяет противостояние художника самодовольной агрессивной косности.
Документальная повесть С. Ласкина «Вокруг дуэли» построена на основе новейших историко-архивных материалов, связанных с гибелью А. С. Пушкина.Автор — писатель и драматург — лично изучил документы, хранящиеся в семейном архиве Дантесов (Париж), в архиве графини Э. К. Мусиной-Пушкиной (Москва) и в архивах Санкт-Петербурга.В ходе исследования выявилась особая, зловещая роль в этой трагедии семьи графа Григория Александровича Строганова, считавшегося опекуном и благодетелем вдовы Пушкина Натальи Николаевны.Книга Семена Ласкина читается как литературный детектив.
Около пятидесяти лет петербургский прозаик, драматург, сценарист Семен Ласкин (1930–2005) вел дневник. Двадцать четыре тетради вместили в себя огромное количество лиц и событий. Есть здесь «сквозные» герои, проходящие почти через все записи, – В. Аксенов, Г. Гор, И. Авербах, Д. Гранин, а есть встречи, не имевшие продолжения, но запомнившиеся навсегда, – с А. Ахматовой, И. Эренбургом, В. Кавериным. Всю жизнь Ласкин увлекался живописью, и рассказы о дружбе с петербургскими художниками А. Самохваловым, П. Кондратьевым, Р. Фрумаком, И. Зисманом образуют здесь отдельный сюжет.
Книга «Саня Дырочкин — человек семейный» — первая повесть из известного цикла об октябренке Дырочкине и его верном спутнике и товарище собаке Моте, о том, какой октябренок был находчивый и самоотверженный, о том, как любил помогать маме по хозяйству.Повесть печаталась в сокращённом варианте в журнале «Искрка» №№ 1–4 в 1978 году.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.