На линии доктор Кулябкин - [27]

Загудело школьное радио, и мальчишеский голос объявил:

— Пятым, шестым, седьмым и восьмым классам построиться в актовом зале.

Я вышла из учительской. Старшие теснились, толкались, ссорились из-за мест.

Рослый паренек с большими голубыми глазами, длинными черными, будто подведенными, ресницами, в военной гимнастерке, затянутой на худенькой талии широким солдатским ремнем, подошел к Леониду Павловичу, спросил о чем-то.

— Председатели советов отрядов и командиры лагерных отделений, встаньте перед своими классами. Смирно! — Голос Прохоренко сразу заставил всех стихнуть.

Паренек повернулся — четко стукнули каблуки.

— Товарищ директор! Рота летнего пионерского лагеря, а также ученики школы по вашему приказанию построены. Командир роты Щукин.

— Вольно.

— Во-ольно!

Леонид Павлович неторопливо прошелся вдоль строя. Голова опущена, руки за спиной. Остановился. Несколько раз едва заметно перенес тяжесть тела с пяток на носки. Послышался скрип половиц.

— Нынешнее первое сентября для всех нас — день особого значения. — Леонид Павлович медленно обвел зал глазами. — Здесь я вижу ребят, знакомых друг с другом только по школе, немало и таких, кого объединил в дружный коллектив пионерский лагерь. Я думаю, мне нет необходимости рассказывать о летних делах. Большинство их знает. Я хочу только прочесть одну короткую телеграмму. — Он вынул из кармана бумагу. — «Благодарим за прекрасную работу. Точка. Колхоз перечисляет на счет школы две тысячи сто рублей восемьдесят семь копеек. Точка. Правление».

Леонид Павлович поднял руку и минуту стоял так, ожидая когда утихнет гул.

— Деньги заработали, — сказал он. — А теперь проблема потяжелее: как их истратить? — Он подождал, когда стихнет смех, и опять прошелся вдоль строя. — Впрочем, вы правы, это не самая главная проблема. Меня волнует другое. В лагерном самоуправлении выявились замечательные организаторы, вот такие, например, как Юра. — Он положил руку на плечо Щукина и тут же убрал ее. — Но разве имеем мы право закрыть глаза на тот факт, что некоторые из ребят попали в школу после большого перерыва? Их школой долго была улица. Я не боюсь говорить об этом, потому что знаю, как много они поняли летом. И жизнь покажет, сумеют ли они так же хорошо учиться теперь, как они работали в колхозе. — Леонид Павлович приблизился к маленькому белесому пареньку, пристально поглядел на него. Мальчишка вздрогнул, вытянулся перед директором. — Скажи, Петр Луков, правильно ли сейчас рекомендовать тебя или Щукина в совет дружины?

— Нет.

— Значит, вы обязаны доказать школе, что можете учиться не хуже, а даже лучше многих.

— И даже лучше! — весело подтвердил мальчик.

Опять смех.

— Смирно! Внести лагерное знамя!

Раздалась барабанная дробь, и в образовавшийся проход торжественно вошли знаменосцы.

— Пока существует знамя, — говорил Леонид Павлович, — существует и полк. Поэтому мы должны поклясться, что будем хранить знамя как зеницу ока. — Он оглядел ряды школьников. — У нас сражение не только позади, но и впереди. Да, сражение, которое предстоит, тяжелое. До начала лета продлится оно, день за днем девять месяцев. И это сражение — учебу — мы должны выиграть без потерь. Предлагаю двоечников считать бесславно павшими. И в лагерь на следующий год их не брать.

— У-у-у, — не то одобрительно, не то настороженно отозвался зал.

— Так поклянемся же, что будем отлично учиться, помогать друг другу, ничем не опозорим славного имени Второй вожевской школы.

Прохоренко опустился на одно колено, поднял край алого полотнища и поцеловал его.

На лбу у Щукина выступили капли пота. Он подождал, когда директор отступит, и тоже припал к знамени.

Не знаю отчего, но я неожиданно вспомнила детдом, где прожила несколько послевоенных лет. Как там все было непохоже на это! Комната — клетушка в деревянной избе. Четыре койки. Учительница стоит в дверях — пройти невозможно, держится за косяк, вот-вот упадет. Мы, малыши, глядим на нее и плачем…

— Несколько слов хочу сказать о Щукине, потому что он особенно хорошо показал себя летом. Мне будет больно, если среди жертв учебного года окажется он. Но если мы воюем, то пусть все будет как на войне. Убит так убит. За живой водой не поедем, не ждите.

Я успела заметить, как преданно смотрит подросток на директора.

— Не упускай времени, Юра. Нагонять трудно, а потерянный день даст тут же себя знать. — Леонид Павлович повернулся к нему и приказал: — А теперь встать на место рядовым. Председателю совета дружины принять командование!

Я приподнялась на цыпочки. Круглолицая бледненькая девочка с косичками пошла на сцену, остановилась рядом с Леонидом Павловичем.

— Дружина! — выкрикнула она.

Голос ее сорвался, пискнул, и мальчишки захохотали. Девочка откашлялась и повторила команду:

— Дружина, смирно!

Я чувствовала себя неуверенно до того момента, пока не вошла в класс. После линейки меня словно бы преследовала мысль, что я впервые начинаю работать и ничего не знаю. И за плечами не десятилетие в школе, а в лучшем случае небольшая студенческая практика. Но моя неуверенность тотчас же исчезла, как только я подошла к учительскому столу.

Оглядываю ряды парт. В глазах ребят любопытство: какая она, новенькая? Повезло им с ней или нет?