На легких ветрах - [9]

Лешка не мыслил себя без будущего, и потому торопился прожить каждый день как-нибудь, лишь бы он скорее прошел и приблизил его к манящему будущему. В нем Лешка не мог быть таким же старым, морщинистым, ничего не достигнувшим в жизни нескладнем, как дядя Вася. Жалость к нему была искренней.

Вскоре дядя Вася с Петрухой великодушно простили друг друга, ударили по рукам и ушли в столовую к Насте — требовалась бутылка портвейна для закрепления мировой. Лешка расположился на капоте и загляделся в прозрачное небо: а что интересного там, за призрачной пустотой? Какие миры?

И понеслась Лешкина мысль по далеким галактикам, заглядывая в самые тайные уголки вселенной, в самые «черные ее дыры». Воображение незаметно подменилось дремой.

— Пляжики, значит, разводим! — над головой громыхнул голос. — На Гавайские острова прибыл?! — Теперь громыхнула жесть — это бригадир рванул из-под Лешки капот, да с такой силой, что Лешка кувыркнулся через голову и, успев подхватить свитер, метнулся с испугу в степь.

— Я тебе такую характеристику нарисую! — догнал его тот же громыхающий голос. — Я тебе таких пару ласковых влеплю — навек запомнишь!

Лешке совсем ни к чему «пару ласковых» в характеристике. Он побаивался дирекции училища и потому хочешь не хочешь вернулся к бригадиру.

— Значит, так, — решительно перекинул тот на губах папиросу. — Для начала сволокешь в кучу во-о-он те разобранные гусеничные катки, потом всю территорию, до шайбочки, до шплинтика подчистишь. Проверю сам. И запомни, обедать не будешь до тех пор, пока не сделаешь нормы. Так и накажу Насте, чтобы без моего ведома ни сухарика, ни крошки! Каждому по труду, понял?!

— Понял, товарищ Добрик, — пролепетал Лешка. А понял он, что бригадир — поистине Врангель. Разве в силах он вообразить, какими высокими стремлениями, какой жаждой великих свершений переполнен Лешка? Разве может он, грубый человек, понять тонкую, чувствительную натуру? Ни сухарика… Ни крошки… Подумаешь, испугал!

Тяжело вздохнулось ему, будто все гусеничные катки уже перетаскал, но что делать? Характеристика — дело серьезное.

Опять появились Петруха с дядей Васей, опять мирно, с обновленной жизнедеятельностью затюкали молотками. Лешка запутался в свитере — никак не попадал в рукава, а те о чем-то таинственно перешептывались, наконец окликнули его:

— Эй, школяр, послушай сюда.

Лешка вскинул глаза на Петруху.

— Давай меняться. Ружье на козла?

Не от предложения меняться, а от самого варианта обмена Лешка возмутился. Потом решил, что это одна из «тонких» шуток, и, чтобы не обижать Петруху, неестественно захихикал. Но как раз на это хихиканье Петруха и обиделся:

— Я не шуткую. Тебе ружье — ворон пугать, а нам с дядей Васей для стратегии. Понимать надо.

— Стратеги! Ха-ха-ха! — развеселился Лешка.

— Вот несмышленыш, — по-доброму удивился дядя Вася. — Петрухе жену воспитывать надо. В послушании чтоб была, значит.

— Но мне-то козел зачем?

— Как зачем? — подскочили оба на чурбаках.

— Да с таким козлом… — загорелся дядя Вася.

— Да с таким козлом, — перебил его Петруха, — ты в любом райцентре гоголем ходить будешь. Это же заступник!

— Не надо мне вашего заступника, — Лешка припомнил недавнее козлиное «заступничество» и машинально почесал себя сзади. Друзья нахмурились, замолчали. Видно, обдумывали другой вариант обмена.

Лешка понимал, что они морочат ему голову своим козлом и будут морочить еще, но ружья он не отдаст. Заявить об этом категорично он не решался. Все-таки с ними работать, пусть недолго, но работать.

Он часто слышал выражение «проявлять гибкость в отношениях» и понимал, что ее надо проявлять, а как — не знал. Гибкость его выражалась подчас в нерешительности, податливости, а то и в обыкновенной бесхарактерности. Во всяком случае, таким он выглядел в глазах других. Замечая, что его гибкость понимают не так, он злился и грубил. А вообще Лешка мало разбирался в своем характере, еще зыбком и неустойчивом. Но мнил себя парнем сильным, смелым, на многое способным. Сказать откровенно, он мнил себя личностью, по сравнению с которой и бригадир, и дядя Вася с Петрухой, и все окружающие были народцем так себе. Здесь его не поймут и не могут понять. Зато у него все впереди — за ним будущее.

Непонятный шум, навалившийся вдруг, словно перенес Лешку из чистого полюшка в дремучий лес. И крепкий ветер забередил листву. Петруха с дядей Васей лукаво переглянулись.

— А вон еще козел скачет, — кивнул дядя Вася в сторону косогора. Лешка взглянул туда же…

Век живи, век удивляйся! С покатого склона, высоко задирая ноги, бежал человек. На его спине был прилажен ремнями какой-то механизм, над головой вращался пропеллер…

— Жора вертолет по новой испытывает, — ответил Петруха на недоуменный Лешкин взгляд.

Жора меж тем попрыгал немного, как прыгает раскормленный к осени домашний гусь, пытаясь взлететь, и перешел на шаг. С гусем все ясно, это Лешка понимал, в нем таится инстинкт, унаследованный от диких предков, которых с первыми холодами тянуло в поднебесье. А какой инстинкт и куда тянет Жору — неизвестно.

Меж тем Жора, крепко сбитый мужчина, подошел к Лешке. Отдышался и стянул с себя аппарат. Уселся на раму, закурил: