На крутом перевале - [88]

«Все в жизни можно понять, — думал Даскэлу, — но как трудно бывает помочь человеку! Как помочь Меланье Соаре? Обязать Кэрэушу вернуться к ней? Невозможно! Каждый следует своей судьбе, и никто не может решать за него главного. Жизнь бывает несправедливой, жестокой… но навсегда истинна!»

— Так что же нам с ним делать? — растерянно повторил Даскэлу.

— А ничего! — встрепенулась Меланья. Она успокоилась, потом спросила: — Письмо у вас?

Даскэлу, сбитый с толку, положил конверт на стол. Меланья взяла письмо, задумчиво посмотрела и разорвала, не вынимая листка из конверта. Потом отошла к окну и дрогнувшим голосом проговорила:

— Простите меня… — На глазах у нее снова выступили слезы.

* * *

После встречи с Меланьей Соаре Даскэлу поговорил с Кэрэушу. Лейтенант ничего не скрывал.

— Я мог бы вам все объяснить, но это уже не имеет смысла… — закончил он разговор.

Прошла неделя. Даскэлу снова сидел за столом в своем кабинете. Что же написать полковнику Варне? Конечно, Меланья Соаре заслуживает понимания и сочувствия. А Кэрэушу?

И будто специально, чтобы вывести его из затруднительного положения, у куста сирени появился Кэрэушу. Даскэлу терпеливо и внимательно наблюдал за ним, испытывая горькое удовлетворение от того, что лейтенант никак не может найти ни одной ветки. Но Кэрэушу не уходил. «Его настойчивость заслуживает того, чтобы сирень зацвела снова!» — растроганно подумал Даскэлу. И в это мгновение Кэрэушу радостно вскрикнул — в руках он держал последнюю цветущую веточку. Он нашел ее у самого корня, как будто специально сохраненную ему в награду.

Даскэлу долго смотрел Кэрэушу вслед, пока тот легким, летящим шагом не вышел за ворота. «Ладно, лейтенант, — весело подумал Даскэлу, — за свое счастье и за столько загубленной сирени ты вполне заслуживаешь выговора!» Ему самому захотелось прийти домой с веткой сирени, но Кэрэушу сорвал последнюю.

Ключ

Дождь пошел неожиданно, забарабанил в темноте по капоту, по ветровому стеклу. Водитель включил «дворники». Вправо-влево, вправо-влево. Взгляд невольно подчинился этому унылому ритму.

В темные и теплые летние ночи и не заметишь, как опустятся грузные, обильные тучи и вдруг разверзнутся хляби небесные. Щедр июльский дождь. С нолей тянет теплым молоком, созревающими хлебами — сладковатый дурманящий аромат. С благодарностью принимая долгожданную влагу, дышит проснувшаяся земля. Где-то далеко справа, над полем, небо вспарывают молнии, но грома не слышно, тревоги нет. Только тьма потом набрасывается еще яростней.

Рядом с водителем — капитан Оанча. Напряжен, сосредоточен. Не отрывает глаз от мутного веера на стекле. Летняя гроза, живое поле… Нет, только дорога. Вот она опять блеснула впереди, умчалась в ночь. Только частая сетка дождя. Вправо-влево — трудятся «дворники». Шоссе то отчетливо проступает, то скрывается за пеленой дождя.

Стекло дверцы опущено. Владимир Оанча выбросил руку под дождь. Все усиливается. Холодные капли вызвали досаду и раздражение.

Капитан наклонился к освещенному щитку машины, поморщился: стрелка указателя скорости лениво ползла вспять, не преодолев даже отметки «семьдесят».

— Асфальт мокрый, товарищ капитан. Да и темно… — поспешил оправдаться водитель.

«И ведь ни одной встречной! — с раздражением подумал Оанча и вновь застыл, уставившись в ветровое стекло, ловя то исчезающую, то вновь появляющуюся светлую лепту шоссе. — Похоже, у меня останется не больше часа». Капитан опустил руку в карман, нащупал ключ, в душе шевельнулась надежда — последняя надежда. Он крепко зажал ключ в ладони, как будто боялся потерять его.

Выехали в двенадцатом часу ночи, а в семь нужно вернуться в часть. Он обещал это командиру. На дорогу до города уходило обычно часа два, а теперь — этот досадный дождь! — придется тащиться все три. Но если погода не изменится, на обратный путь тоже потребуется не меньше трех часов.

Последние две недели он каждый день принимал решение ехать и каждый день откладывал. Однажды он уже попытался перепрыгнуть через пропасть… Поэтому решиться сейчас было ему невероятно трудно, но и не ехать он уже не мог. Так много нужно сказать, а время? У него почти не остается времени!

Накануне мысль о разрыве с Анкой сделалась для него невыносимой. Он весь день ходил как в тумане. Одиночество, чувство вины, тоска изнуряли его изо дня в день.

И вот сегодня силы и выдержка изменили ему. Надо было ехать. Он не мог больше выносить эту боль.

«Может быть, я еду напрасно? — размышлял Оанча. — И все же буду пытаться! И не один, а десять, сотню раз, если потребуется».

За четыре месяца разлуки с Авкой Владимир понял, что вернуть любовь намного труднее, чем завоевать. Любовь растрачиваешь не понемногу — ее теряешь сразу. Достаточно ошибиться раз — так, кажется, говорят о саперах. И в жизни получается — идешь как по минному полю. Но ведь настоящая любовь умеет прощать, пусть даже велика обида. Он никогда не переставал надеяться, что Анка поймет: все было глупой случайностью. Нет, не ушла любовь из ее сердца. Но как трудно будет ей снова поверить в его любовь!..

Месяц назад Оанча впервые проделал этот путь, чтобы встретиться с Анкой. После той встречи его уже не мучило «непонимание» Анки, сердце болело ее болью, а тоска в разлуке с ней становилась нестерпимой, всепоглощающей.