На крутом перевале - [60]

Сейчас их друзья, знакомые, родные там, дома, делают все: выращивают хлеб, ткут ткани, производят машины.

А мы, солдаты, распластались здесь, на земле, на самом солнцепеке.

Третий от меня — рядовой Стан Д. Стан. С удовлетворением поглядываю время от времени в его сторону. Неужели это тот самый парень, который вначале ставил под сомнение целесообразность многих ставших для него теперь привычными компонентов армейской жизни?

Рядовой Стан Д. Стан. Сегодня он уже столько знает и умеет! Хотя, в общем-то, это знает каждый из нас без исключения.

Справа от меня — солдаты.

Слева от меня — солдаты.

Позади меня — солдаты.

Передо мной — пустырь, откуда в любую минуту может появиться «противник». Подо мной земля. «Стук-стук-стук». Сердце мое стучит в ворота земли. «Стук-стук-стук» — отдается оттуда. Как азбука Морзе. «Все в порядке, не беспокойся». Пульс, который я чувствую, — это пульс моей родной земли или мой собственный? Или он стал единым пульсом? Во всяком случае, корни деревьев, что пронизывают стенки окопа, словно артерии, связывают меня с землей.

От солдата, который справа от меня, до солдата, который слева от меня, — все это земля, которую я защищаю. Я готов сделать все, чтобы защитить ее как можно лучше. Я тщательно завязал под подбородком тесемки стальной каски, утрамбовал перед собой валик бруствера, выкопал себе убежище, чтобы стать невидимым для «противника».

На боку у меня противогазная сумка, снаряжение с патронами, гранатами, штык, острый как бритва. У меня хорошее поле обзора для стрельбы. Есть связь с соседями и с сержантом. Есть у меня и фляга с водой.

Следовательно, я выполнил первую часть своей задачи, известной каждому солдату, — принял все меры, чтобы выжить и продержаться как можно дольше под огнем врага. Морально я готов к выполнению любой другой задачи.

Солдаты как солдаты. Они и погибают от пуль, пронзенные осколком, проткнутые штыками, раздавленные гусеницами танков… У человека одна жизнь… Но отдать ее солдат должен лишь тогда, когда другого выхода нет… Нашего капитана интересует только осознанный, необходимый героизм. Все остальное — пустая бравада. Правда, пока это лишь рассуждения. Не более чем теоретические занятия. Учимся и мы, как и все тридцать послевоенных призывов, быть солдатами, учимся тому, как надо умирать героями, если потребует родина.

Пройдет время, и мы снова наденем гражданскую одежду и выйдем из ворот казармы, прихватив с собой добрые воспоминания и эту науку жить, принося пользу людям, и умирать только тогда, когда нельзя иначе. И ты уходишь убежденным: служа в армии, ты защищал частицу земли страны своей, за которую, если бы потребовалось, ты бы боролся до последнего вздоха.

Вот и я стал задумываться об увольнении в запас. Хороший это признак или плохой? Но чем еще заняться, когда лежишь, вытянувшись на сырой земле, держа палец на спусковом крючке, и глядишь вперед, а солнце расплавляет твою каску и жарит китель на спине? Может, и в реальной боевой обстановке, во время затишья перед атакой, солдаты тоже об этом думают, думают о дне, когда снимут военную форму с чувством хорошо выполненного долга. Об этом всегда думали солдаты, которые до нас защищали свободу этой земли. Думали и о том дне после атаки, до которого, конечно, многие из них не дожили.

Солдат слева от меня, солдат справа от меня… И все, как один, готовы защитить родную страну.

В учебниках географии и на всех картах протяженность границ и длина рек, высота холмов, гор, площади полей, равнин, садов, виноградников, лесов, пахотных и непахотных земель выражены в километрах, гектарах, погонах [23], шестах [24]. А можно было измерять и ростом солдата. От этого до того места — столько-то солдат, солдат, которые покрывали своими телами землю, чтобы защитить ее. Солдаты, которые несут службу сейчас, и солдаты, которых уже нет в живых.

Я тоже закрываю своей грудью клочок земли, и я слышу, как в глубине земли отдается биение моего сердца.

* * *

— Сделай усилие, чтобы вспомнить. Прошу тебя, вспомни!

Красивая, как искушение.

— Ты же понимаешь, прекрасно понимаешь, что я тебе хочу сказать.

Красивая до такой степени, что можно сойти с ума.

— Ну хотя бы моргни ресницами, чтобы я заметила, что ты понимаешь мой вопрос.

Красивая — такой земля не знала с тех пор, как на ней есть женщины.

— Маленькое усилие, не так уж это тяжело… Красивее, чем ее могли бы изобразить художники, воспеть поэты, изваять в мраморе скульпторы.

— Маленькое усилие… Кто ты? Красивее, чем бывают в сказках.

— Не можешь вспомнить или не хочешь?

Ее глаза… Да, прежде всего глаза, затем губы, губы и глаза, лоб, брови, овал лица, волосы, опять глаза и губы, подбородок, мочки ушей, нос, снова губы и глаза, плечи, грудь, талия, бедра, колени, икры ног, узенькие ступни… И опять глаза и губы…

Только единожды природа может произвести на свет такую, которая каждого сведет с ума. Ну хорошо, красавица из красавиц, вот мой ответ: не хочу вспоминать. И еще я знаю, знаю, что и ты — это последняя попытка, подаренная мне судьбой, потому что не найти ничего более искусительного, чем ты. Откажись, волшебное видение с черными глазами, здесь ничего уже не поделаешь. Видишь прекрасно, что я сопротивляюсь изо всех сил.