На крестины в Палестины - [40]

– Ах, значит, тебе раньше евреи во всем виноваты были, а теперь меня за тхрубика отпущения держать надумал? – возмутился Ахтармерз. – Не позволю!

– Заткнись, обломок топливно-энергетического комплекса, пока я из твоих тощих шей косичку не сплел! – осадил его омоновец. – Поп, может быть, первый раз в жизни дело говорит, в натуре.

После этих слов каждый из присутствующих счел своим прямым долгом высказать предложение о том, под что Горыныча можно замаскировать. Версий было множество. Начиная с той, согласно которой Ахтармерза следовало выкрасить белой краской и выдавать за статую, кончая абсолютно извращенным вариантом превращения огнедышащего второклассника в комнатную собачку путем персонального пошива маскировочного костюма из содранной с кого-нибудь шерсти. Перечислением всех этих экзекуций бедного Горыныча до того запугали, что он стал стремительно уменьшаться в размерах. Наверняка, если бы Сеня не остановил друзей, Ахтармерза в скором времени пришлось бы искать на мостовой при помощи микроскопа.

– Нет, мужики, так дело не пойдет, – отмел предложения друзей кинолог. – Статуя из Горыныча никудышная. Во-первых, он спокойно на месте и двух минут не усидит, а во-вторых, он же хладнокровный. Не дай бог, под краской переохладится или, наоборот, тепловой удар огребет. Кто ему искусственное дыхание «рот в рот» делать будет? – Ответа не последовало, и Рабинович закончил: – Да и с костюмом облом. Даже если мы уговорим этого монстра все три башки в одну варежку засунуть, это еще проблемы не решит. Представьте, что будет, если ему в общественном месте кто-нибудь на ногу наступит? Раздуется ведь, гад, до размеров слона. Нас тогда точно тухлыми яйцами и битым кирпичом закидают.

– У меня предложение есть, – пискнул снизу Ахтармерз, обрадованный такой поддержкой со стороны кинолога. – Вы же меня сами все время с ящерицами сравнивали. Вот и посадите меня просто в мешок, а головы снаружи оставьте. Я буду трех рептилий сразу изображать. Обещаю не говорить ни слова и постараюсь не варьировать свои физические размеры!

Менты переглянулись и были вынуждены согласиться. Действительно, все равно ничего лучшего придумать не получалось, а так хоть ахтармерзовского торса людям не видно будет. Глядишь, и действительно за трех ящериц в одном флаконе сойдет. Под маскхалат Горынычу тут же приспособили старый пыльный мешок, найденный на скамейке у караулки, и трехглавый дебютант кукольного театра тут же забрался внутрь, предварительно сожрав двух пауков, решивших устроить внутри мешка загородную виллу.

Таким манером первая проблема была решена, но тут же возникла вторая. У Абдуллы, как и у всех прочих азиатов, в каждом городе по целому вагону родственников проживает, непоявление в домах которых считается почти что одним из смертных грехов. Едва менты успели спрятать Ахтармерза в мешок, как сарацин тут же плюхнулся на колени перед поповской телегой и попросил отпустить его в увольнение. Рабинович, из врожденной недоверчивости опасаясь, как бы Абдулла чего-нибудь способного доставить путешественникам неприятности не учудил на стороне, не хотел сарацина отпускать, но Попов на правах непосредственного начальника из чувства противоречия наложил на ворчание Рабиновича вето и отпустил Абдуллу к родне. А тот на прощание ткнул пальцем вдоль широкой улицы, уходившей куда-то в глубь Никеи.

– Караван-сарай там найдете, да благословит Аллах вашу лень и ментовский характер, – с низким поклоном, предварительно, естественно, поднявшись с колен, проговорил сарацин. – Я вернусь еще до наступления темноты, и да не позволит всевышний к тому времени упасть хоть одному волоску с ваших мудрейших голов.

– Да-а, для Попова это было бы трагедией, – съязвил Сеня, а Абдулла снова поклонился и вприпрыжку помчался куда-то в сторону деревянных пирсов.

Прилегавшие к воротам районы, к удивлению путешественников, оказались абсолютно безлюдными. Менты недоумевали, пытаясь понять, куда делся народ, и в итоге взяли на себя вину за это бедствие, но все оказалось гораздо проще. Друзья не успели проехать в указанном Абдуллой направлении и десятка метров, как над городом пронесся истошный протяжный вопль. Почти такой же, какой издает ленивый кот, когда ему определенные части тела какой-нибудь будущий Павлов выкручивать для эксперимента начинает. Вопль летел над Никеей и, едва затихнув в одном конце города, тут же возобновлялся в другом. Попов вздрогнул и завертел головой.

– Это еще что такое? – удивленно поинтересовался он.

– А, внимания не обращай, – махнул рукой омоновец. – Муэдзины вопят. Намаз у них начался, все молятся, поэтому и людей в городе не видно.

– Так это что, и караван-сарай закрыт теперь? – обеспокоенно поинтересовался вечно голодный криминалист.

– А хрен его знает, – пожал Ванюша плечами, а затем успокоил друга: – Откроем.

Впрочем, ломать в караван-сарае двери, как это было сделано при входе в город, ментам не пришлось. Заведение было открыто, и из распахнутых дверей лилась какая-то восточная музыка. Попов тут же определил, что играет зурна, и принялся расписывать достоинства этого инструмента, да так увлекся, что не заметил, как остался в одиночестве. Сеня с Жомовым, из всех музыкальных инструментов любившие только магнитофон, не слушая поповских рассуждений, следом за Мурзиком прошли внутрь караван-сарая.