На краю земли. Огненная Земля и Патагония - [5]

От этого размытого песчаного побережья Магелланова пролива отходит несколько улиц, подымающихся за городом к холмам на горизонте. Улицы пересекаются под прямым углом, и таким образом получается лишенная фантазии, но удобная форма квадратов. Подобная планировка в большинстве случаев служит признаком новых городов. Пунта-Аренас нет еще и ста лет.

В середине площади — обрамленного деревьями квадрата, места для парадов и послеобеденных воскресных прогулок горожан, — водружен бронзовый памятник. Магеллан стоит со шляпой в руке, обратив взор на «свой» пролив, поставив обутую в. сапог ногу на что-то напоминающее жерло пушки; но при ближайшем рассмотрении оказывается, что это бушприт одной из его каравелл. Компанию Магеллану составляют две фигуры громадных индейцев, сидящих у его ног. Один из них — индеец из племени она с Огненной Земли, другой — техуэльче с равнины Патагонии. Как представители народа, населявшего земли по обе стороны Магелланова пролива и истребленного последователями Магеллана, они выказывают достаточно выдержки, чтобы не обратить восторженные лица к великому человеку или не протянуть ему пальмовую ветвь, которая могла бы стать только символом их мученичества. Они просто повернулись к нему спиной! Блеклые березы и мрачные кипарисы, окружающие героя как дополнительный знак почитания, разделяют поток людей, возвращающихся из церкви по окончании мессы. Этот поток вновь сливается в послеобеденный час на той же площади у музыкального павильона.

Новейший монумент, дар и оплот нового богатства Патагонии и Новой Земли, оплот нефти, — восьмиэтажное здание-колосс, свысока поглядывающее на стоящую рядом церковь. Богатство более старого происхождения, нажитое на шерсти и мясе, давно уже оставило свою визитную карточку в зажиточной части города в виде вычурных, перегруженных украшениями жилищ. Их застекленные зимние сады заставлены комнатными липами и фикусами, но жилые помещения стоят пустыми, так как владельцы живут в Сантьяго, Буэнос-Айресе или в Европе, где условия жизни значительно приятней. Виллы Пунта-Аренас в большинстве своем построены в виде старинных замков с эркерами, люками и бойницами. Принадлежат они немногим преуспевающим фермерам, выставляющим напоказ роскошь, которую здесь не ожидаешь встретить, а помпезные фамильные склепы на кладбище увековечивают тщеславие владельцев и после их смерти.

Но иллюзия великолепия, которую создает вид старомодных роскошных вилл, быстро исчезает. Уже через несколько улиц, менее чем в сотне метров от памятника Магеллану, начинается «пригородная зона» — зона печальной, серой нищеты, смесь лондонских трущоб и старых деревенских хибар, что так гармонирует с этим низко нависшим, темным, дождливым небом. Магеллан не видит этой нужды, она у него за спиной, его взгляд устремлен только на море! Кирпичные дома первых улиц сменяются домами из дерева и жести. Используя жесть, люди пытались рельефом или окраской придать ей сходство с камнем и штукатуркой, однако скоро убедились в трудности и бесполезности этой затеи: беспощадная ржавчина быстро разрушала эту иллюзию. Топят здесь круглый год. Лишь изредка летом бывает несколько счастливых дней, когда нерешительно показывается солнце, стихает ураган и можно загасить огонь, день и ночь пылающий в очагах мерзнущего города, огонь, который прежде не потухал в лодках индейцев.

Вдоль темных улиц и уходящих из города дорог, состояние которых заранее обрекает всякую попытку к бегству, клонятся под напором урагана прижимающиеся к земле дома. После каждого ливня утоптанная, потрескавшаяся улица превращается в озеро, окруженное взбаламученными ручьями грязи, где играют без шума и смеха серьезные дети. Иногда их игру неожиданно нарушает торопливо семенящее стадо овец — серый, резко пахнущий поток, сопровождаемый шумной сворой собак и посвистами прямо стоящих в деревянных стременах пастухов. Иногда погонщики издают характерные возгласы, короткие и мелодичные, заставляющие стадо, как по волшебству, замедлять или ускорять свое движение. Кожаные шириной в ладонь бичи наездников хлопают по крупам ржущих, становящихся на дыбы лошадей. Будто через город с неожиданной стремительностью проходит сама пампа и дикое одиночество Патагонии мимоходом мстит этому ненадежному поселению.

Но иностранного гостя в Пунта-Аренас ожидают кроме случайно запруженных овцами улиц еще и другие сюрпризы, например витрины магазинов. Они заслуживают внимания. Дело в том, что даже в самом центре города едва ли найдется какой-либо специализированный магазин — продают вообще, что бы ни продавать, где бы ни продавать. Но везде указано, является ли товар importado (импортный) или Fabricacion National (национальная продукция), как чилийцы гордо обозначают продукцию своей собственной промышленности. Чтобы как-нибудь помочь экономике крайнего юга, несколько лет тому назад Пунта-Аренас был объявлен свободным портом, и город на краю земли сейчас же наводнили иностранные товары низкого качества, безвкусная мишура и изделия из розовой пластмассы. Эта приливная волна выбросила на берег Пунта-Аренас также мощные американские автомобили (на которых можно проехать только несколько сот метров в центре города), холодильники (при наличии и без того прохладного климата) и, к счастью, также некоторые полезные машины. Вот так и соседствуют на витринах шварцвальдские часы с кукушкой, японские шелковые кимоно с драконами и настенные ковры, на которых гордые львы пустыни} на фоне пирамид сбивают с ног газелей; а в другом углу под засиженным мухами стеклом ждет своего покупателя картина: пастушеская хижина в Альпах и альпийские коровы, мирно жующие альпийские цветы. Пошлая безвкусица! На витринах — больные проказой манекены, у которых отсутствуют пальцы, а то и половина руки. Их восковая бледность еще более подчеркивается яркими тканями на них и вокруг них.