На краю земли - [125]

— Кокосовые орехи, — отозвался капитан. — Слава богу, что Лэмб сделал такую прочную крышу: при подобном ветре их удары смертельны.

Стивен не слышал грохота кокосовых орехов, не видел первых, тусклых лучей рассвета, но с восходом солнца открыл один глаз, произнес: «Доброе утро, Джек!» — и снова его закрыл.

Джек осторожно выбрался из хижины и оказался среди изуродованного ветром ландшафта. По щиколотки в воде, он поспешил к берегу, где убедился, что баркас остался на месте. Встав на ствол упавшего дерева и опираясь о неповрежденную пальму, он достал карманную подзорную трубу и стал разглядывать белую от шапок пены, рваную поверхность океана. Джек обшарил горизонт во всех направлениях, наблюдал за каждой ложбиной, превращавшейся в водяную гору, смотрел тут и там, на севере и на юге, но «Сюрприза» нигде не было.

Глава десятая

— В голову мне пришли две мысли, — произнес Джек Обри, не отрывая глаз от отверстия в стене хижины, которая возвышалась над западным подходом к острову — заливаемым дождем участком моря, откуда в любую минуту мог появиться «Сюрприз». — Во-первых, ни в одном походе я не сталкивался с непогодой столько раз.

— Даже когда командовали дряхлым «Леопардом»? — спросил Стивен. — А мне припоминаются такие ветра, волны такой невероятной величины… — Ему также пришла на память далекая закрытая антарктическая бухта, в которой они много недель ремонтировались в обществе альбатросов, глупышей, гигантских буревестников, голубоглазых хохлатых бакланов и целой толпы совершенно ручных пингвинов.

— С «Леопардом» я натерпелся всякого, — признал капитан. — То же было и когда я служил зеленым мичманом на «Намюре». Мы эскортировали архангельский конвой. Я только что вымыл голову в растопленной изо льда воде, и мы с приятелем успели заплести друг другу косички (как и все моряки в те времена, мы носили длинные волосы, завязывая их узлом только во время работы, когда весь экипаж свистали на мачты). От норд-норд-оста дул сильный ветер, напичканный ледяными кристаллами. Я поднялся на рей, чтобы помочь вязать рифы на гротмарселе. Что это была за мука: пузо паруса все время вырывалось из рук, потому что одна из снастей порвалась, а я находился на наветренном ноке рея. В конце концов нам удалось выполнить работу, и мы уже были готовы слезать, когда с головы у меня слетела шляпа и за ухом у себя я услышал сильный треск. Это моя косичка ударилась о топенант. Она превратилась в ледышку и сломалась пополам. Клянусь вам, Стивен, она сломалась, точно сухая палка. Обломок подняли на палубе, и я сохранил ее для девушки, в которую был тогда влюблен. Она служила в «Кеппелс Ноб» в Помпее. Я думал, что подарок ей понравится, но оказалось, что нет. — После краткой паузы он добавил: — Косица была мокрой и оттого замерзла.

— Понимаю, — отозвался доктор. — Но, любезнейший, вы не находите, что несколько отклоняетесь от темы?

— Я вот что имею в виду. Хотя другие события моего послужного списка были более значащими, нынешний поход уникален: он протекает в непрерывных сражениях, но не с неприятелем, а с морем и небом. Второе, что я хотел отметить, — оглянувшись назад, продолжал Джек Обри, — это то, что чрезвычайно неудобно разговаривать с человеком, чье лицо сплошь закрыто волосами. Невозможно определить, о чем он думает, что он имеет в виду, лжет он или нет. Иногда люди с той же самой целью надевают синие очки.

— Если я не ошибаюсь, вы имеете в виду капитана Палмера.

— Совершенно верно. Последние дни, когда мы находились в такой тесноте вместе с отцом Мартином и Колманом, а вы были ко всему безразличны, мне не хотелось говорить о нем. — Под словами «последние дни» капитан подразумевал продолжавшийся трое суток чрезвычайно жестокий шторм, заставивший их безвылазно сидеть в хижине. К этому времени ветер ослаб до свежего, и хотя вновь пошел дождь, он отличался от прежнего удушающего, слепящего ливня. Люди расползлись по острову, подбирая разбитые бурей плоды хлебного дерева, выбирая те, что побольше, размером с каштан, а также кокосовые орехи, многие из которых, несмотря на толстую оболочку, оказались расколотыми. — Но давайте по порядку. Я действительно не знал, как мне к нему относиться. Мое первое впечатление было таково: то, что заявили Бучер и Палмер, — правда, война окончена. Я не мог допустить, чтобы офицер мог сказать явную ложь.

— Ах, оставьте, Джек, бога ради! Вы офицер, а, как мне известно, лгали бесчисленное количество раз, наподобие Улисса. Сколько раз вы поднимали чужие флаги: то вы голландец, то французский купец, то испанский военный корабль, словом, друг, союзник — все что угодно, лишь бы обмануть неприятеля. Да на земле будет рай, если правительства — будь то республиканские или монархические — станут выдавать такие офицерские патенты, которые помешают их обладателям пребывать во лжи, гордыне, зависти, лени, жадности, гневе и непостоянстве.

Джек Обри, изменившийся в лице при слове «ложь», пришел в себя, услышав слово «непостоянство».

— О! — воскликнул он. — Это же просто военные хитрости, вполне законные. Это же не откровенная ложь, когда ты заявляешь, что заключен мир, хотя прекрасно знаешь, черт тебя побери, что продолжается война. Можно приближаться к противнику под чужим флагом, что вполне допустимо, но если ты откроешь огонь, не успев спустить чужого и не подняв свой флаг, это будет просто-таки бесчестно, за это следует вешать. Возможно, штатскому трудно понять разницу, но, уверяю вас, морякам здесь растолковывать нечего. Во всяком случае, я не считал, что Палмер станет лгать, и поначалу намеревался отвезти их всех на Маркизы и там отпустить, взяв с офицеров честное слово не участвовать в войне до тех пор, пока их не обменяют, если произошла ошибка и никакого перемирия на самом деле нет. Однако пленение, как я его представлял себе, было не более чем формальностью. Это я хотел сразу же подчеркнуть. Я не хотел изображать из себя этакого любезного малого, который станет вместе с тобой обедать и выпивать, а потом заявит: «Между прочим, не изволите ли отдать мне вашу шпагу». Поэтому при первой же встрече я объявил, что он военнопленный. Я произнес это со всей серьезностью — помимо всего прочего, он гораздо старше меня, у него седая борода. Я несколько переусердствовал, сказав, что не заставлю его последовать ко мне на корабль в тот же вечер и что его людей не закуют в наручники. К моему удивлению, он воспринял все это совершенно серьезно, и я тогда подумал, что дело тут нечисто. Вспомнил, что, когда впервые сошел на берег, мне показалось странным, что моряки с «Норфолка» не очень-то обрадовались, увидев нас: ведь война окончена, а мы выступаем в качестве их спасителей. И тут я почувствовал, что тут что-то не так, кто-то явно собирался вытащить нашими руками каштаны из огня.