На краю (в сокращении) - [22]

Оба вскинули брови и расхохотались. А я вовсе не шутила. Мне действительно срочно нужны были новые трусы. Беднягу Алекса послали в магазин с длиннющим списком: трусы, лифчики, футболки, пара джинсов и шампунь. Еще он должен был купить одежду для Ричарда — та, в которой он был на летном поле, пропала. Несчастный Алекс пришел в «Топ Гир» работать над увлекательной программой, а должен был покупать белье для жены ведущего. Алекс — отличный парень. Я много раз обсуждала с ним по телефону съемки и сюжеты программ, а вот встретились мы впервые.

Мы нашли укромный уголок в коридоре, чтобы нам никто не помешал. И тут я увидела милейшую пожилую женщину с глубокой раной на голове, на которую были наложены швы. Грустно было смотреть, как она шаркает по коридору, опираясь на медсестру, и все время повторяет: «Кис-кис-кис». Я предположила, что травму она получила, когда искала свою кошку. У нее было такое тонкое, интеллигентное лицо. Мне очень захотелось отвезти ее домой и ухаживать за ней. Я смотрела на нее и испытывала и жалость, и сострадание. И тут вдруг подумала: она так ведет себя из-за травмы головы или у нее какое-то другое заболевание?

Справлюсь ли я с Ричардом, если он так и не совладает с реальностью? Улучшится ли его состояние?

Следующий день выдался хлопотным. Все хотели видеть Ричарда. Приехали его братья с семьями, здесь же были его родители. Но было одно «но». Ричард вел себя как радушный хозяин — расспрашивал всех о жизни, о здоровье. А потом вдруг начинал повторяться, и разговор шел по кругу. Он путался все больше и больше и очень устал.

Я ненадолго вышла, а когда вернулась, обнаружила, что он стоит на коленях, обхватив голову руками, и раскачивается взад-вперед.

— Что такое? Голова болит?

— Да! Господи, да помоги же мне!

Я кинулась к сестрам на пост.

— Ему больно! Очень больно!

Две сестры побежали со мной в палату. Лицо его исказилось от боли. Ему дали морфий, я тяжело опустилась на стул и наблюдала, как выражение его лица постепенно меняется. Боль ушла, и он заснул.

До чего же невыносимо смотреть, как страдает человек, которого любишь! Словно это тебе больно. Когда он наконец заснул, я думала, меня стошнит. Меня трясло, не хватало воздуха. Медсестры долго уговаривали меня прилечь, оставить Ричарда хоть ненадолго. Но мне не хотелось упускать ни минуты, когда он бодрствует.

Он проснулся, и пришел врач. Он задал Ричарду несколько вопросов, посмотрел карту. Мы с ним вышли в коридор. Он подтвердил, что состояние Ричарда ухудшилось, и сказал, что в ближайшее время ему нужен покой. Слишком много внешних раздражителей его утомили. Он посоветовал, чтобы с Ричардом была только я, а родственники заходили бы минут на пятнадцать. Ричард хотел развлекать всех, кто его навещал, и это его подорвало. Он отлично умел показать, будто с ним все в порядке. Мог обдурить кого угодно, даже медсестер.

Еще меня беспокоил один и тот же разговор, который мы с ним вели постоянно.

— Знаешь, чего бы мне хотелось? — говорил Ричард. — Чтобы мы с тобой пошли туда, — показывал он, — выпили бы пивка, покурили.

— Мы не можем, Ричард, — отвечала я. — Это больница, ты — пациент. Курить здесь запрещено, пить пиво — тем более.

— Да ладно тебе! — отвечал Ричард. — Я знаю, пива ты раздобудешь. А у меня есть «Мальборо». — И он начинал рыться в своей сумке.

— У тебя нет сигарет, — говорила я.

— Есть, я помню.

— Ричард, здесь запрещено курить.

— А знаешь, чего мне хочется? — снова начинал он. — Выйти с тобой на балкон, выпить пивка, покурить.

Всякий раз, когда начиналась такая беседа, мне нужно было ее как-то закончить — иначе мне было не уйти. Иначе бы он так и считал, что за окном балкон, а это было крайне опасно. Еще я боялась, что он раздобудет сигареты. Я решила бросить курить — чтобы его не будоражил запах табака.

Разговор о сигаретах длился минут по десять и повторялся, с небольшими изменениями, постоянно. Вот один из них:

Ричард: Я вот что подумал… Знаешь, чего бы мне очень хотелось?

Я: Нет. Чего же?

Ричард: Здорово было бы погулять где-нибудь за городом, посидеть под деревцем. Вдвоем.

Я: Да, это было бы здорово.

Я тут же представила, как мы романтично расположились под сенью старого дуба.

Ричард: А в ручье бы охлаждалась бутылка белого вина.

Я: Чудесно.

Ричард: И пачка «Мальборо».

Одно из самых приятных воспоминаний о том периоде — это безудержное счастье, которое я испытала, когда он вернулся. Он был ужасно инфантилен, все забывал, капризничал, но это был именно Ричард, и тогда я, наверное, любила его больше всего. В глубине души я боялась, что он потеряется навсегда. Но он все-таки вернулся.

Тогда Ричарда еще преследовали сильные головные боли, и ему регулярно давали морфий и еще кучу всяких лекарств. Он старался преодолеть боль, не хотел пить таблетки, но медсестры говорили, что нужно облегчать себе жизнь. И он их слушался.

Ричард был совершенно вымотан, и сестры сказали, что он проспит всю ночь. Они настаивали, чтобы я как следует выспалась, да я и сама понимала, что это необходимо. В половине десятого вечера я ушла из больницы, отправилась на такси в гостиницу, где остановились все родственники. Я туда попала впервые.