На краю Принцесс-парка - [7]

– Это обручальное кольцо моего деда, – объяснил Том, снимая кольцо. Его темные глаза сияли. – Перед самой смертью он дал каждому из внуков что-то особенное. Я получил это кольцо. Оно слишком большое, но для твоего среднего пальца, наверное, подойдет. А еще ты можешь носить его на цепочке на шее.

Кольцо оказалось слишком большим для всех пальцев Оливии. Она положила его в нагрудный карман своего длинного белого передника, пообещав, что при первой же возможности купит цепочку.

– У меня такое чувство, что мы уже женаты, – каким-то чужим голосом произнесла Оливия. Происходящее было почти нестерпимым. Ей хотелось, чтобы Том вновь поцеловал ее, чтобы делал с ней все то, что она до сегодняшнего вечера считала неправильным. Обняв его за шею, она мягко потянула его вдоль стены госпиталя. Том положил руки ей на талию – со стороны могло показаться, что они танцуют какой-то странный танец.

Где-то далеко солдаты запели грустную, исполненную тоски песню.

– Милая моя, куда мы идем? – поинтересовался Том.

– Тут недалеко…

Они подошли к углу здания. Метрах в тридцати от них в лунном свете поблескивали серебром рельсы. За железнодорожной линией стояло маленькое одноэтажное строение без двери.

– Когда-то здесь была железнодорожная станция, а в этом здании располагался зал ожидания, – сказала Оливия.

– Так, значит, мы идем туда? – немного недоверчиво спросил Том.

Но такая вещь, как стыд, исчезла бесследно вместе с остатками респектабельности и приличий, которые Оливии внушали всю ее сознательную жизнь. В одно мгновение ее мир развернулся на сто восемьдесят градусов.

– Если ты не против, – произнесла она.

– Я не против? Да я хочу этого больше всего на свете! Но ты, Оливия, хочешь ли этого ты?

Вместо ответа она рассмеялась, сжала его руку, и они стали переступать через серебристые рельсы. На них по-прежнему светили мириады звезд, где-то в темноте раздавалось солдатское пение… Они вошли в заброшенное здание, которое стало для них целым миром.

Война должна была закончиться через несколько месяцев. Об этом говорили все: аналитики, репортеры, политики, усталые, измученные лишениями простые люди… Но то же самое можно было слышать на протяжении четырех последних лет – с самого начала войны.

Оливия Джонс хорошо понимала, что люди просто хотят слышать эти слова. Но теперь у нее была собственная, весомая причина дожидаться окончания боевых действий – война должна была закончиться еще до того, как Том вернется в свою часть.

На следующее утро Оливия проводила Тома, незаметно сунув ему в карман обещанную фотографию. Следовало быть осторожной: если бы старшая медсестра догадалась, что произошло прошлой ночью, у Оливии были бы крупные неприятности. Проводить пациентов, которых они лечили последние недели и месяцы, вышли несколько медсестер в вуалевых чепцах до плеч, темно- синих халатах и длинных передниках. Когда освещенный ярким солнцем поезд двинулся в сторону Кале, по щекам многих девушек и некоторых солдат поползли слезы.

Оливия не представляла себе, что можно быть одновременно такой невыносимо несчастной и счастливой. Грусть ее была вызвана отъездом Тома, а радость – предвкушением их совместного будущего. Глядя, как поезд скрывается за поворотом, Оливия теребила пальцем кольцо в кармане. Прошлой ночью она как следует его рассмотрела. На внутренней поверхности были выгравированы уже едва различимые слова: «ИМОНУ ОТРУБИ, 1857».

«Если – вернее, когда – у нас с Томом родятся дети, мы назовем их Руби и Имон», – сказала себе Оливия, потирая руки в радостном нетерпении.

Койки в палатах пустовали недолго. Уже через несколько часов прибыли конные кареты «скорой помощи», полные наскоро перевязанных раненых. Остаток дня медперсонал занимался ими, перебинтовывая ранения заново и как только можно утешая тех солдат, раны которых были несовместимы с жизнью. Некоторых раненых тут же отправляли в операционную для ампутации конечностей, откуда они возвращались, вялые после анестезии и охваченные ужасом при виде своего искалеченного тела.

Оливия переходила от койки к койке, улыбаясь убитым горем мужчинам, разнося воду и поправляя постели. Как обычно, девушка про себя проклинала политиков, ответственных за эту бойню и почти ничего не делающих, чтобы она наконец прекратилась. Просто так, без каких-либо весомых причин в жертву было принесено целое поколение молодых парней, а несколько поколений женщин потеряли своих мужей, отцов, сыновей.

Но никто из раненых ни за что не догадался бы, что маленькая медсестра с милой улыбкой – внешность Оливии была не такой невзрачной, как она сама считала, – полностью поглощена мыслями о предыдущей ночи, ночи, когда она познала мужчину и дала обещание стать женой.

– Миссис Томас О'Хэган! – вполголоса произнесла она.

– Что, милая? – поинтересовался невысокий солдат с перебинтованной рукой, в голосе которого отчетливо слышался лондонский акцент.

– Прошу прощения, мысли вслух.

Солдат усмехнулся:

– Я понимаю, поговорить с умным человеком всегда приятно.

Оливия улыбнулась в ответ, поправила на нем одеяло и сказала:

– Отдыхайте.

Настало время ужина. Тем солдатам, которые были в состоянии есть, дали традиционную порцию солонины с гарниром в виде картофельного пюре. Пока пациенты ели, с десяток усталых медсестер собрались в комнатке без дверей, выполнявшей функцию сестринской, чтобы впервые с самого утра выпить чаю.