На Красном дворе - [5]

Испуганная этим обстоятельством, Людомира приказала запереть ворота.

Видно было, что народ с умыслом останавливался перед домом Коснячко, потому что с каждою минутою все громче произносилось его имя.

Вскоре кто-то подошел к оконцу в частоколе воеводы и начал громко кричать:

— Эй!.. Вы… Отоприте ворота!..

— Позовите сюда воеводу — заячью шкурку!.. — крикнул другой. — Пусть идет на совет… Народ просит его.

— Пусть даст нам коней и мечи, и мы сами прогоним половцев!

— И без дружины обойдемся!

Толпа росла, шум увеличивался.

Людомира в испуге послала отрока к окошечку в частоколе и велела сказать, что воевода уехал на княжий двор.

— Неправда! — крикнули за воротами. — Мы видели, как отсюда выходил тысяцкий Берестова. Значит, воевода дома!

— Вышата не застал воеводы, — отвечал отрок из окошечка.

— В таком разе мы найдем его… Если он воевода, так пусть ведет рать на половцев, а не сидит дома, словно заяц в лесу.

Волна народа приближалась и становилась опасной.

— Пойдем к князю! — послышались голоса.

— Пойдем!

— Нам не таких надо князей, которые пируют на наши куны… Мы найдем таких, которые будут отстаивать нашу жизнь и добро в открытом бою…

Неисчислимая масса пешего и конного народа все увеличивалась, волновалась и шумела.

Но вдруг из толпы выехал всадник и, махая собольей шапкой над головою, закричал:

— Братцы, други милые, давайте разделимся! Пусть одна половина идет на княжий двор и требует от князя коней и мечи, а другая пойдет к темнице, в которой заперт князь Всеслав… Если Изяслав не хочет княжить над нами, то мы освободим Всеслава и посадим его на княжий стол. Пусть княжит и защищает нас!

Речь эта, по-видимому, понравилась народу, так как, словно по мановению жезла, толпа разделилась на две половины. Одна половина двинулась за двор Брячислава через мост и ворота Святой Софии к Княжескому концу, а другая поворотила назад и отправилась к месту заключения князя Всеслава.

Изяслав знал о начавшемся волнении народа, но, имея при себе дружину, не боялся киевлян и пренебрегал ими; он не ожидал, что бунт примет такой грозный характер.

На всякий случай князь послал воеводу Коснячко к митрополиту Георгию с просьбою поспешить на княжеский двор и помочь усмирить народ.

Едва воевода успел уехать, как перед воротами княжеского двора стал собираться народ, и вскоре уже он толпился, выл и шумел, как разъяренное море.

Великокняжеский двор был обнесен таким же частоколом, как и хоромы воеводы Коснячко; фасадом он был обращен к Десятинной церкви и Бабьему Торгу, а задки его примыкали к каменным стенам Перевесища. Стоя на высоком холме неподалеку от дороги, ведшей от Боричева оврага, он казался вполне обособленным.

Изяслав сидел со своею дружиною в сенях, когда услыхал какие-то дикие крики на дороге. Один из бояр выглянул через окошечко в частоколе и отскочил с испугом. Внизу и на площади вокруг Десятинной церкви собрался весь Киев.

— Княже! — сказал он, задыхаясь от страха. — Народ пришел с веча!

Изяслав, окруженный дружиною, вышел из сеней с намерением подойти к калитке. Ему загородил дорогу его сын Мстислав.

— Не гоже тебе вести речи с бунтовщиками, — сказал он, — останься с дружиною, а я пойду к ним…

— Да, останься, князь, — молвили дружинники.

— Пусть Мстислав поговорит с ними! — настаивали другие.

Изяслав вернулся на рундук и стал о чем-то говорить с дружинниками; по-видимому, речь шла о том, что делать с бунтовщиками. Он размахивал руками и явно выходил из себя.

Мстислав выглянул через оконце в частоколе и замер на месте: весь Бабий Торг и вся площадь вплоть до церкви Святой Софии были заполнены народом, и княжеский двор казался окруженным со всех сторон.

Кто-то из толпы заметил Мстислава, выдвинулся вперед и крикнул нахально:

— Княжич! Половцы почти каждый день делают набеги на наш город, и никто не защищает его. Дошло до того, что никто из нас не может показаться в Предславине и на Шулавке…

— А разве мой отец не ходил на половцев к Альте? — в свою очередь спросил Мстислав.

— Ходить-то ходил, да проку из этого никакого. Не князь победил половцев, а они победили князя. Он вернулся домой, а они за ним следом.

— Где же половцы? — с гневом спросил княжич.

— С рундука не видно! — отвечали ему.

— Спроси дружину! — кричали иные.

— Князь держит дружину не для нас, а для дударей да плясунов, — пошутил кто-то.

Мстислав побагровел.

— Чего вы кричите, бараньи головы… Не вам, дубье, приказывать князьям! Не ваше это дело!

— Наше, потому как он княжит у нас; когда он не будет княжить, тогда мы перестанем приказывать ему.

— Пусть даст нам коней и оружие, и мы обойдемся без князя и дружины.

Спор народа с Мстиславом принимал угрожающий характер, и разгневанный княжич вернулся к отцу, с которым начал о чем-то говорить, посматривая через ворота, не едет ли митрополит, чтобы успокоить чернь.

Между тем мятежники, не получая никакого определенного ответа от Изяслава, оскорбляемые княжескими отроками и дружинниками, выходили из себя; они неистовствовали и напирали на ворота княжеского двора.

— Дело принимает скверный оборот! — заметил князю его приближенный Чудин, всегда неразлучно при нем находившийся. — Народ остервеняется. Пошли караулить Всеслава.