На Красном дворе - [3]

В хоромах воеводы не горел огонь; только месяц освещал строения и сад, бросая во двор длинную тень от частокола.

Войти в хоромы можно было через просторные сени, у порога которых лежала рогожа для вытирания ног; в конце сеней находилась лесенка, ведшая в терем и на вышку.

Терем воеводы Коснячко был почти пуст; старик давно схоронил жену, а сыновей у него не было; единственною утехою в старости осталась дочь Людомира, которая владычествовала в этом тереме под неусыпной опекой старой мамки Добромиры. Жили еще здесь несколько подруг Людомиры да сенные девушки.

Терем представлял собой просторную квадратную избу с двумя небольшими оконцами, выходившими в сад; по середине стены со стороны сада была входная дверь, которая выставлялась или вставлялась смотря по надобности. Летом она была необходима по вечерам для освежения воздуха после дневной жары. Теперь она была открыта, и бледная луна с любопытством заглядывала внутрь.

Чуть дальше от середины горницы стояли два высоких треножника, вроде греческих жертвенников, на которых помещались глиняные с лебедиными шеями плошки, дававшие коптящее красное пламя. Стены избы обшиты тесом и завешаны шелковой материей; тою же материей были покрыты подоконники и скамьи. Продолговатый дубовый стол стоял у одной из стен; столешница его была инкрустирована кусочками дерева различных пород. Изображены на ней были лики святых с орнаментами по углам из цветов, птиц и зверей. Стол этот служил скорее украшением терема, нежели для домашнего обихода. С противоположной стороны стены видны были еще две двери, одна вела в опочивальню Людомиры, а другая — в горницы подруг, гостивших у нее, и в комнату сенных девушек.

На лавках сидели девушки, друг против друга, по две на каждой; перед ними стояли прялки с навернутою куделью: девушки пели и пряли.

Людомира, или просто Люда, была стройной девушкой с густыми белокурыми волосами; заплетенные в одну длинную косу, они падали ей на плечи; вплетенные в косу ленточки с золотистыми и серебристыми нитями сверкали в свете луны разноцветными блестками. Румяное, с правильными чертами личико Люды вызывало у ее подруг умиление и душевное расположение.

Одетая поверх белой рубашки темно-голубая безрукавка Люды, называемая летничком, отличалась от тех, что были на подружках, богатым шитьем. Полы летничка с разрезом спереди застегивались до пояса на крючки; от пояса до самой шеи летничек застегивался на серебряные пуговицы. Безрукавка плотно охватывала ее гибкую талию, обрисовывая статную фигуру. Манжетки рубашки, или, точнее, запястья, вышитые разноцветными шелками, были усыпаны мелкими зернышками жемчуга и золотых кружочков. Широкие рукава с разрезами спускались до пояса; пунцовая подкладка, как и края рукавов, была обшита блестками и жемчугом, а по низу была пущена широкая золотая тесьма. Летничек был настолько короток, что обнаруживал ноги Люды, обутые в греческие сандалии. По праздничным дням или когда наезжали гости вместо сандалий она надевала короткие ботинки, расшитые шелком, золотом, жемчугом и блестками. В ушах посверкивали золотые сережки в виде змейки, которая кончик своего хвоста держала в пасти; руки девушки украшали такие же браслеты.

В то время как мы осматривали внутренность терема, старый воевода сидел в башне, прислушиваясь к пению. Меж тем девушки повторили последний стих и вдруг замолкли; однако не успели еще замереть последние звуки колокола над Днепром, как Люда встала от прялки и весело произнесла:

— Довольно петь, мои подруженьки… Уже полночь, спать пора.

Все встали от своих прялок и позвали сенных девушек; одна из них принялась убирать прялки, другая взяла с треножника светец и отправилась в опочивальню Люды приготовлять постель.

— Я еще сойду вниз попрощаться с тятей, — прибавила Люда, — а потом уже спать.

И она ушла с вышки на рундук, стала в сенных дверях и начала отыскивать глазами отца. Не найдя его в светлице, вышла на террасу; она знала, что отец любил тихими вечерами подолгу сидеть на ней.

Оглянувшись кругом и не видя его, она окликнула;

— Тятя! Тятя!

В ту же минуту скрипнула калитка, и в ней показался старый воевода. Он был без шапки. Легонький осенний ветерок раздувал его седые волосы на голове и бороде, серебрившиеся при свете луны.

Люда живо подбежала к нему и повисла на шее.

— А я, тятя, искала тебя, чтобы попрощаться, — сказала она. — Пора спать.

Отец поцеловал ее в лоб.

— Я думал, ты уже спишь, моя ласточка! — отозвался старик.

— Нет, мы все пряли, батюшка! — отвечала она, гладя отцовскую бороду.

Во время этого разговора за калиткою послышался топот лошади; воевода поднял голову и начал прислушиваться. В ночной тишине слышны были равномерные, быстрые шаги приближавшегося. Люда, прислонив головку к плечу старика, тоже прислушивалась. Стук копыт раздавался уже рядом; наконец кто-то остановился у ворот, соскочил с коня и начал привязывать его к кольцу.

«Дурные вести!» — подумал старик и затем громко прибавил:

— Верно, посол с Подола!..

— А что там, на Подоле? — спросила дочь.

— Сегодня вече у Турьей божницы. Уже с полудня народ сбирается и галдит…