На кого похож Арлекин - [40]

В тот период жизни я переживал глубокий духовный кризис, и Россию лихорадило, царство разделилось само в себе, трещина проходила через мое сердце, хотел я того или не хотел. Не буду говорить, о чем я молил Господа в то время, но на третий день возвращения в скафандр тела ко мне был послан Некто в неприступном свете. Я не испытывал этого Духа, но спросил только об имени, на что он отвечал: «Зови меня как хочешь». Некто предложил мне заново родиться в Дании в августе 1989 года, почти сразу же после смерти в ленинградской больнице: Прежде чем принять заманчивое предложение, я попросил у духа показать панораму моей жизни в российском варианте. Некто как будто растерялся и, мне показалось, даже расстроился, хотя видел я только очертания человека (роста весьма немалого) в ослепительном свете. Дух отвечал: «Ты искушаешь, но чего бы ты хотел?» Как человек практичный и предсказуемо-банальный, я попросил денег, здоровья и долгих лет жизни. Но не успел я это произнести, как Дух ответил: «Сам удивишься, как долго проживешь». Некто поведал мне еще нечто интересное, но об этом я сообщить не могу, так как он положил на последующие провозвестия свою печать. В минуты скорби и сомнений я сожалею, что не пожелал родиться в далекой Дании. Когда-нибудь я сяду в самолет и посещу свою несостоявшуюся родину. Повторю, что Дух не был испытан мною, и кто теперь знает, что это было.

Эту любопытную историю я рассказал Денису в «Витязе». Мой солнечный ребенок воспринял ее на удивление серьезно. Вдруг я почувствовал незащищенную нежность, и сердце, мое живое трепетное сердце, замурованное во мне как в несгораемом сейфе, — сердце тревожится, сердце стучит как часовая бомба и вот-вот бабахнет: В тот вечер бабахнула только пробка шампанского: я не рассчитал наклон бутылки, и пена брызнула Денису в лицо как животворный оргазм. В этот момент мы наверняка подумали об одном и том же, потому что бельчонок подмигнул мне, когда вытирал лицо розовой салфеткой. Шестой бокал совсем вскружил мне голову, и я давно уже повесил пиджак на спинку стула и ослабил галстук. За окном вьюга и снежный кавардак, а мы оттаиваем в нехитром уюте как две экзотические рыбки в теплом аквариуме.

Наша любовь расцветала с каждым днем все больше и больше, и окружающие не могли не замечать нашей мечтательной уединенности. Я предполагал, что рано или поздно все тайное станет явью, но жил только настоящим, стараясь в полной мере наслаждаться обществом Дениса, повторяя как чистое зеркало его жесты и улыбки. Если бы нас разлучили, это было бы равносильно тому, если бы у меня украли солнце. Мое дикое солнышко, моя утренняя звезда, зачем так ярко горишь-сияешь? Зачем так ярко? Далеко в будущем я уже начал выращивать для тебя райский сад, и сейчас переживаю — успеешь ли ты вкусить с моих мифологических деревьев? Успею ли я вырастить заветное дерево познания? Там уже не будет арлекинов, не будет прошлого, а значит, не будет и будущего — но вечно настоящее, непреходяще: Смешно подумать, господа патриоты, там не будет даже России, о чем вы спорите так много лет? Россия? Денис для меня дороже России, как вам это понравится? Да, Денис дороже России, уснувшей в хрустальном гробу как царевна. Не будите румяную красавицу, ведь стоит ей воспрянуть ото сна, и законсервированное время наверстает упущенное, мы увидим состарившуюся на глазах кокетку с едва заметными признаками былой красоты. Жуткое зрелище. Суровая печать наложена на Россию, но если мы станем унывать о тяжести бремени или скорбеть по прошлому, то и нового не построим, и старого не возвратим, ибо какой хозяин остается сидеть на углях сгоревшего дома? Нет, он строит новый дом, и последний бывает лучше прежнего. Всякая печать рано или поздно снимается. Не забудем также, что нет у Господа времени, и само слово «время» гораздо реальнее того, что оно обозначает. У Бога каждое зернышко в житницах сосчитано, и когда я слышу разговоры о потерянных поколениях, то недоумеваю — можно ли считать потерянными монеты, которыми ты сам же вчера заплатил за урок хорошему учителю? Не спорю, заплатил дорого, но много и приобрел! Приняла Россия причастие огненное, напоила алчущих хищников кровью — они же, насытившись, сами провалились в могилы. Господи, в который раз дивлюсь мудрости Твоей, но не возвращенных храмов с возвращенной принадлежностью хочу, но возвратившейся молитвы. Да и кто знает сроки? Не случилось бы так, что начнем воздвигать новый храм, а крест на макушку поставить не успеем — не лучше ли поставить просто крест на горе, чтобы пометить на Твоей карте наш грешный вавилончик? Иной скажет мне: лицемер, омерзительный лицемер, лукавый змей Найтов, грешник, которого если в вериги заковать на всю оставшуюся жизнь, все равно дел своих не искупит, но продолжает варить свой яд: Знаю, что бросят мне и цветы, и камни — приму и то, и другое с благодарностью. Слава Богу, мне к этому не привыкать. И знаю я прекрасно, что Бог поругаем не бывает: иной мелкий дух тьмы и на матерном языке молится, но и тем Бога прославляет, того не подозревая. А если я самый последний грешник, то поставьте меня Патриархом Всея Руси, чтобы за меня молилась вся паства. Пишу рукою легкой, и если тебе не нравится мое крепкое вино, то почему мне не сказал этого же сразу же и не бросил пить со мной, но допил весь мой запас, и только потом стал ругать вино и плеваться? И как бы тебе самому потом не сконфузиться, если объявлю гостям, что виноград этого вина из твоего взят виноградника, брат мой: А если нравится вино, то остерегу тебя от чистого сердца и не напою до забытья, чтобы не случилось с тобой чего худого: Более скажу: как бы меня не судили, я все равно не проиграю и не выиграю, потому что текст мой уже гуляет по миру и осознает сам себя как любая мифологическая самодостаточность и ни в чем не нуждается. Да и только безумец разбивает зеркало, если ему не нравится собственная личина, а я себя люблю, и если иду как глупый баран на заклание, то хотя бы бельчонка оставлю навсегда в чистейшем янтаре нашей последней осени, терпкую горечь которой я уже различал в тонком букете новогоднего шампанского.