На изломе - [75]

– Не говори! Только один Петр меня и радует.

– Терентий в староверцы отошел, а те словно отрезались. Другие времена настали! Так тяжко, что и сказать нельзя! Веселиться бы, радоваться, а они ровно в схиму готовятся…

Князь Тугаев не находил себе покоя. «Хоть бы перед кем покаяться, перед кем-нибудь душу излить! Впору иной раз идти на пожар, поклониться народу да и покаяться!»

Однажды в таком настроении он медленно ехал берегом Москвы-реки, когда встретился с князем Терентием, который возвращался от Морозовой. Уже давно влекло Тугаева к этому странному человеку, который казался ему загадочным. Он подъехал к нему и окликнул. Терентий поднял голову.

– А? Ты, князь? – сказал он Тугаеву, радушно с ним здороваясь. – Куда?

– А так! Промяться выехал, – ответил Тугаев и вдруг сказал: – Дозволь, Терентий Михайлович, с тобой перемолвиться словом!

Терентий взглянул на него и молча кивнул головой. Они поехали рядом. Тугаев тихо заговорил:

– Жить мне тяжко, Терентий Михайлович. На душе у меня туча черная. Извелся я совсем, измучился!..

Князь Терентий молча посмотрел на него, и во взгляде его сверкнул луч участия.

Тугаев оживился и продолжал:

– Тайна у меня на душе. Давит она меня и мучает. Хочу тебе душу свою открыть…

Терентий произнес:

– Только потом не кайся. Иногда так-то бывает. Выложит человек перед человеком свою душу, а потом и сам не рад, и прежний друг в одночасье злым врагом делается. Подумай, а потом говори.

Тугаев встряхнул головой и с решимостью ответил:

– Все тебе как на духу поведаю! – и дрогнувшим голосом начал свою страшную исповедь…

Сперва рассказал он, как повенчали его, не смысля, по обету родительскому с нелюбимой женой. Как страдал он с ней и мучился, взяв на плечи свои непосильный крест. Как сломал он походы и сдружился с Петром. Как вернулся и увидел сестру их Анну, как полюбил ее. Как виделись они. Как колдовал он у Еремейки и что сделалось потом.

Голос его дрожал и доходил до шепота.

Князь Теряев давно уже остановил коня, и они стояли посреди дороги, оба взволнованные, бледные от ужаса внезапно раскрытой тайны.

– И нет мне теперь покоя, – тихо проговорил Тугаев, – и вижу я загубленные жизни, и свою, и Анны! И не знаю выхода. Вот я встретил тебя, поведал как на духу тайну свою и теперь в твоей власти! Хочешь, иди в приказ и скажи о моем окаянстве!..

Терентий скорбно покачал головой и ответил:

– Господи! Господи! Греха-то сколько! Не знамение ли это антихриста? Что могут сделать люди с тобой? Бог наказует тебя! Загубил ты две жизни, двух жен своих; над душой сестры моей насмеялся. У людей нет на тебя наказания. Иди в монастырь и там свой грех замаливай!

– Тяжко мне! Тяжко, – застонал Тугаев и склонил голову на шею лошади.

Терентия охватила жалость к этому человеку. Он положил руку на его плечо и сказал ему задушевным голосом:

– Бог простит! Он все видит, и ни одна покаянная слеза твоя не упадет даром. Время теперь страшное, пришел антихрист со слугами своими, и благо тому, кто вовремя успел принести покаяние! Иди в монастырь, не мешкай…

Тугаев встрепенулся и, взглянув на Терентия, сказал:

– Спасибо тебе, князь! Указал ты мне путь истинный!..

Князь сложил двуперстно руку и осенил Тугаева крестным знамением.

– Мир с тобой, мой бедный брат! – сказал он. – Иди и поборай дьявола!..

Князь порывисто поцеловал Терентию плечо и погнал коня во всю его конскую мочь…

VII Гроза

На другой день после этой беседы князь и княгиня Тугаевы, простившись со стариками Теряевыми, тронулись в дальний путь.

– С чего надумались? – спрашивал у князя Петр. – Теперь у нас самое веселье. Вскорости весна начнется, охоты!

– Не до того нам, – ответил Тугаев, – поездим по святым монастырям, за грехи свои помолимся. До сей поры одна Аннушка ездила, а теперь и я с ней.

И они поехали в двух повозках, взяв с собой только десяток слуг.

– Дела! – говорил жизнерадостный Петр своей жене. – Людям бы веселиться, ан на них грусть-тоска так и лезет! С чего?

– Грехи, надо быть, одолели, – задумчиво отвечала Катерина.

– У них-то грехи?..

Катерина тихо кивнула головой.

– Наверху-то слухи ходят, что жена его первая неспроста померла!

Петр вздрогнул, и глаза его сверкнули гневом.

– Катерина! – грозно сказал он. – При мне таких слов не говори! Не учил я тебя еще; как бы не начал!..

Дела!

Это слово теперь переносилось с уст на уста. С новым встретилось старое в лице боярыни Морозовой и все с напряжением и тревогой следили за ее неравной борьбой.

– Боярыня, – говорил Терентий Морозовой, – во дворце царь что ни день ждет тебя с поклоном. Чего не идешь ты? Грозу на себя кликаешь!..

– Сестрица, голубушка, – говорила ей княгиня Урусова, – муж сказывал, царь больно на тебя серчает. Иди скорее, поклонись!..

Морозова улыбалась им обоим в ответ.

– Ах вы, мои заступники! Миленькие вы мои! Как же, подумайте, золотые, я к царю поеду? Приеду, войду, тут меня архиереи благословлять троеперстно станут, приму ли на душу такое поругание? Войду, говорить стану. Поначалу царя благоверным наречи. Благоверным! Подумайте, милостивцы. А какой же он благоверный, коли он слуга антихриста? А там ему и руку целовать надо. Тьфу! Не возьму на душу греха такого!