На истребителе - [8]

Машина, которую я выбрал, была серийным экземпляром «мессершмитта-109». В последующем немецкие конструкторы неоднократно модернизировали этот самолёт. Каждая модернизация фиксировалась путём добавления к названию типа машины какой-нибудь буквы или цифры. В последующих боях мне пришлось не раз сталкиваться с «мессершмиттами-109-ф», потом «109-г», потом «109 г-2» и, наконец, «109 г-4». Всё это были варианты основной машины и отличались от неё лишь некоторыми деталями, дающими возможность увеличить скорость, либо же сократить время выполнения фигур высшего пилотажа. Кроме того, модернизация касалась усиления брони, увеличения вооружения самолёта и других моментов, безусловно имеющих значение в воздушном бою. В конце концов «мессеры», как и другие немецкие самолёты всех серий, марок и типов, оказались битыми нами, советскими лётчиками, летавшими на прекрасных отечественных машинах.

Тщательно исследовав машину и разработав программу испытаний, я поднялся в воздух. Познать врага — и притом серьёзного врага, каким был «мессершмитт», — значило изучить все его сильные и слабые стороны. Испытательным полётам я отдавал почти всё свободное время. Пилотируя вражескую машину, я как бы подвергал её допросу с пристрастием и старался сразу думать за двоих: за себя, советского лётчика, и за вражеского пилота. «Мессер» должен был дать ответ, на что именно он способен в бою. Я стремился выжать из него все возможности: перекладывал из одного виража в другой, разгонял на горки и боевые развороты, круто пикировал, вводил в восходящие фигуры вертикального манёвра. Мысленно в каждую секунду полёта я представлял себе рядом с немецким свой, советский истребитель и так же мысленно управлял им в этих воображаемых воздушных схватках.

Один из полётов на «мессершмитте» чуть не стоил мне жизни. Пробуя выполнить контрманёвр, которым немецкий пилот мог бы ответить на манёвр советского лётчика, я набрал скорость и затем резко налёг на управление. Наш советский истребитель легко выполнял эту фигуру. У «мессершмитта» фигура не выходила. Несмотря на все мои усилия, он продолжал нестись вниз. Лишь почти у самой земли удалось ввести машину в горизонтальный полёт.

Пришлось засесть за детальный анализ своих действий и поведения самолёта. Может быть, я просто-напросто допустил грубую ошибку в пилотировании немецкого самолёта? Может быть, находись в этот момент в кабине опытный немецкий лётчик, он выполнил бы этот манёвр успешно?

С утра я вновь поднялся в воздух. Набрав для предосторожности большую высоту, попытался повторить фигуру. Она снова не получилась. Ещё и ещё раз. Тот же результат. «Мессершмитт» вёл себя, как говорят лётчики, «дубово».

Для проверки я пересел на советскую машину. Манёвр она выполнила, как всегда, непринуждённо. Вечером снова занялся расчётами. Положив рядом лётные характеристики нашего и немецкого самолётов, я изучал графики их поведения в воздухе на различных режимах полёта. Выводы говорили, что не только в этой фигуре, но и некоторых других положениях «мессер» уступает в манёвренности советскому истребителю. Узнать это было очень важно.

Борьба в воздухе продолжалась. Врагу наносился всё больший и больший урон. В среде наших лётчиков-истребителей на всех фронтах стали выделяться мастера воздушного боя, зарекомендовавшие себя многими победами. На личном боевом счету ряда лётчиков уже значилось по десятку и более сбитых ими самолётов. В общей сложности, за несколько месяцев борьбы тридцать-сорок наших лучших лётчиков «свалили» с неба больше чем полтысячи вражеских самолётов. Это были воздушные бойцы высокого класса, впоследствии ставшие костяком целой плеяды советских асов, умноживших число побед над противником, выработавших особый стиль сокрушительного наступательного воздушного боя.

Тактика борьбы в воздухе не есть нечто застывшее, данное раз и навсегда. Она всё время видоизменяется, совершенствуется. То, что было хорошо вчера, завтра уже может оказаться устаревшим. Таков закон авиации — рода войск, вооружённого быстро прогрессирующей техникой. Кто-то из лётчиков нашей части неплохо заметил:

— Всем нам следует думать так, будто «завтра» уже наступило сегодня.

Случалось, однако, и иначе. Некоторые лётчики, добившись первых побед, считали, что им учиться уже нечему. С излишней самоуверенностью они свой частный опыт ставили превыше всего и не видели, не хотели замечать, что жизнь уже обгоняет их — ставит в хвосте событий. Такие люди, к счастью, были редким явлением и, как правило, в нашей части не уживались. Они встречали энергичное, решительное осуждение всего коллектива и под его воздействием вынуждены были расставаться со своими негодными взглядами.

Встречались — и гораздо чаще — лётчики иного склада. Преимущественно это были молодые, храбро дерущиеся с врагом пилоты. Они не особенно задумывались о причинах своих успехов, случавшиеся поражения рассматривали как неизбежность войны, не приучали себя заглядывать в ближайшее будущее, жили, что называется, только сегодняшним днём.

— Расчёты… Планы… — говорили они. — Да разве можно заранее продумать весь бой? Дело решают секунды. В бою нужно своего рода вдохновение. Увидел противника — бей его, как умеешь: сверху, снизу, в хвост, в лоб…