На исходе дня - [4]

— Ты не сиди, ну попробуй, надо расходить ногу, и все будет в порядке, — почти ласково уговаривал он Владу, скрывая свое нетерпеливое раздражение.

Она сосредоточилась, успокоилась и, опершись руками о землю, уставилась на Ригаса глазами преданной собаки: что еще прикажет обожаемый хозяин? Ему претила эта преданность, словно он сам ползал перед ней на коленях. Послушная, согласная вынести что угодно, Влада попыталась переступить больной ногой, смело шагнула и тут же, охнув, присела.

— У, раззява! — вырвалось у него, и он как бы со стороны увидел свой искаженный злобной гримасой рот.

— Я тебя не держу. — Влада поняла течение его мыслей, почувствовала, как рвется он к дороге, над которой беззвучно проплывают огни фар, уютные и недостижимые. — Как-нибудь сама выберусь. Ты мне только палку…

— Я те дам палку!.. А ну ногу! — Он присел рядом, конечно, не сможет оставить ее одну, и не только потому, что ушибла колено сильнее, чем он предполагал. Что-то беззащитно-нежное и манящее проглядывало в ее улыбке, загадочно подрагивала вздернутая губа, свидетельствуя о чем-то спрятанном, о таинственной сути этой девчонки, впрочем, до сего момента суть эта нисколько его не занимала.

Влада усердно дула на распухшее колено, будто пыталась утихомирить расходившегося ребенка, уговорить его, успокоить, чтобы перестал капризничать. Их руки встретились, но на этот раз она не ухватилась за его помягчавшую, ставшую более ласковой, словно извиняющуюся, ладонь.

— Помоги до какой-нибудь крыши добраться и езжай.

— Какая еще крыша? Домик там… — Голос его дрогнул — спиной Ригас все время чувствовал этот садовый домик, уединенное укрытие, где сохранились еще следы пребывания людей, и их, эти следы, нетрудно оживить малой толикой собственного тепла.

— Домик так домик, — смиренно согласилась она, и Ригаса неприятно кольнуло это равнодушие. Понятно еще, когда выпендривается Сальвиния, но чтобы Влада, едва окончившая школу простенькая продавщица?..

— Воображаешь, что мы на Северном полюсе? Фильмов насмотрелась? Вот брошу тебя, взвоешь от одиночества…

— Бога ради…

— А еще спортсменка, разрядница! Черт бы тебя взял! Неужели в новинку колено поцарапать?

Влада выпрямилась, сообразив, чего требует от нее потное, с заострившимися чертами лицо Ригаса, но тут же снова охнула и судорожно вцепилась в его плечо, он почувствовал горячую сильную руку, уже знакомый запах пота — петля, накинутая на шею, затягивалась все туже. Рывком поднял ее, Влада снова захихикала, и неясно было, от чего-то ли пытаясь скрыть, что ей неловко, то ли посмеиваясь над его бессильной злобой. Смех был глупый, бездумный и не прекращался все двадцать или тридцать метров, пока он, пошатываясь, брел к садовому домику, к этому сомнительному пристанищу с наполовину забитым окном. Ригас вышиб дверь ударом ноги, не выпуская из объятий свою неудобную, барахтающуюся ношу. И рта ей не заткнешь, и врезать как следует невозможно — руки заняты, она же вовсю использовала свое преимущество, все крепче прижимаясь к нему, душа смехом, руками и растрепанными, лезущими в рот волосами. Звякнула корзина, набитая пустыми бутылками, покатилось по полу тяжелое ведро в корке засохшей извести, щелкнула и ударилась о стену задетая ногой мышеловка, потом он наступил на щетку и чуть не грохнулся вместе с Владой. Из узкой кухоньки несло какой-то затхлостью, прокисшей едой, в комнату пробивался запах прелой картошки, наверное, сгноили в подполе. Табуретка, стоявшая у стола, развалилась, едва он попытался усадить на нее Владу. Девушка еще крепче сжала его шею. Наконец почти в полном мраке ткнулся он носком кеды в диван, зашуршал ворох застилавших его старых газет Вероятно, кто-то ютился здесь зимой, после того как хозяева перебрались в город, — еще сохранялся дух немытого тела.

Влада навзничь опрокинулась на диван, продолжая неопределенно посмеиваться. Все время знала, куда заведет их этот смех? Он заставил ее сесть, опустить больную ногу, чтобы между ними образовалась какая-то дистанция. Глаза привыкли к темноте Влада задрала юбку, отстегнула одной рукой чулок, другой все еще держалась за Ригаса, как бы боясь потерять его во мраке. Он покачнулся, чуть не упал на нее и резко отпрянул назад от колышущейся в темноте бесформенной массы, теперь до него доносилось только шумное дыхание девушки.

— Дверь закрою, — засуетился он, не зная, что же делать. Постоял на пороге. Ладони горели от прилива крови, стылый воздух не освежал головы и вздрагивающих от недавнего напряжения рук. — Нет, пожалуй, пригоню велосипеды. — Он сообразил, что есть возможность выскользнуть из петли, так будет лучше для обоих, хотя этот смех боже, этот смех точно не Влада смеется, а какая-то страстно желанная незнакомка из того сна, сильно испугавшего его, когда впервые проснулась в душе тоска по женщине Стоя в дверном проеме, запрокинув голову, набирая в легкие воздух, он слышал сквозь шорох ветвей и шум отдаленной дороги, как за спиной, точно перешушукиваясь с кем-то, копошится Влада Что еще ей в голову взбрело — продолжая хихикать, стаскивает через голову юбку? Замерзнет! И не мог двинуться ни вперед, ни назад, шелест одежды, поскрипывание дивана отдавались в голове тяжкими ударами вызывавшими напряженную дрожь.