На исходе дня. История ночи - [7]
Множество факторов формировало общее отношение к ночи в предшествующих культурах, и в частности способы знакомства маленьких детей с опасностями темноты. Более других на восприятие темноты влияли реальные угрозы, которые веками таила ночь. Очевидно также, что с трудом поддается реконструкции хронологический порядок появления наших страхов. Нет никакой простой линейной эволюции: адреналин человеческих страхов то прибывал, то убывал. В эпоху Нового времени антипатия человека по отношению к темноте, конечно, постоянно уменьшалась, особенно в индустриальном обществе — благодаря электрическому освещению, работе профессиональной полиции и распространению научного рационализма. Но до начала промышленной революции вечер казался преисполненным угрозы. В раннее Новое время темнота пробуждала самое худшее в людях, природе и космосе. Убийцы и воры, ужасные катастрофы и адские духи таились повсюду.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
УЖАСЫ НОЧИ: НЕБЕСНЫЕ И ЗЕМНЫЕ
Когда ночь запирает наше зрение в своем угрюмом подземелье и нам, заточенным в своих домах, нет спасения, дьявол ведет счет грехам в нашем нечестивом сознании.
Томас Нэш (1594)
То была эра зловещих апокалипсических видений. «Наш жуткий век, о нем столь очевидно повествует Писание», — сокрушался французский писатель XVII столетия Жан-Николя де Париваль. Голод, эпидемии, смерть и проклятия. Уже в конце XV века в европейскую живопись и литературу начали проникать мрачные предположения, что физический мир столь же безжалостен, сколь мучительно непредсказуем; перефразируя слова одного более позднего писателя, скажем: мир — вечная борьба между прихотями небес и земными нуждами. Пословица XVII века с горечью это подтверждает: «Судьба человека всегда покрыта мраком». Простой смертный не мог найти спасения от преследующих его кошмаров в царстве людей, существовала лишь надежда на спасение в царстве Господа. Это была не робкая дрожь, порожденная неуверенностью, а глубокое беспокойство, вызванное опасностями и непредсказуемостью мира, что сознавали последующие поколения. «Наши предки, — отмечала одна лондонская газета в 1767 году, — полжизни проводили в борьбе за выживание… они боялись огня, воров, голода, копили богатство для жен и детей, а некоторые из них пребывали в ужасной тревоге относительно собственной судьбы в мире ином»>2.
Трудно преувеличить чувство беззащитности и подозрительности, порождаемое темнотой. «Ночью мы пребываем в тени смерти, столь велики опасности», — писал автор книги «Занятия женатого мужчины» (The Husbandmans Calling; 1670). Многочисленные шекспировские персонажи пытались измерить «недра хмурой ночи» (night's «foul womb»)[6]. Лукреция восклицает после сцены изнасилования:
Тогда как небеса излучали Божественный свет, тьма предвещала мучения, ожидающие преступников после смерти. Ночь, черная как смола, кишащая чертями и демонами, зачастую приравнивалась к аду («вечной ночи») и как бы предвосхищала загробное царство хаоса и отчаяния. В «Бесплодных усилиях любви» (1598) король Наварры выражается так:
Действительно, некоторые богословы были убеждены, что Бог создал ночь как доказательство существования ада. «Словно лик преисподней», — описывал наступление сумерек венецианец XVII века.
Ночь безжалостно лишала мужчин и женщин зрения, самого ценного из всех органов чувств. Даже слух или осязание не позволяют человеку управлять ситуацией в той мере, в какой это допускает зрение>5. Возможно, значимость его была бы не столь исключительна, будь человеческие сообщества раннего Нового времени менее зависимы от личных взаимодействий. Но общины, как в сельской местности, так и в городской среде, представляли собой небольшие традиционные сообщества, в которых ведущую роль непосредственно играли личные связи. Зрение позволяло людям оценивать характер и поведение — жизненно важные аспекты личности. Манера держаться, осанка и выразительность взгляда обнаруживали внутреннюю сущность человека. Один польский аристократ XVII века утверждал: «Что вы видите, когда простак или трус пытается сказать нечто дельное? Он ерзает, вертит руками, теребит бороду, кривит лицо, стреляет глазами и разбивает каждое слово на три. Благородный человек, напротив, отличается ясным умом и хорошей осанкой; ему нечего стыдиться»>6. Одежда делала социальные различия более контрастными. В некоторых городах законодательством, регулирующим расходы, носить шелк и атлас разрешалось только знати. Да и не важно, была ли одежда простой или экстравагантной: ее фасон и цвет несли информацию о возрасте, роде занятий, социальном статусе владельца>7.
Шотландский поэт Джеймс Томсон горестно стенал, что ночью «порядок рушит ложь; вся красота уходит; определенности нет; и радостное разнообразие [дня] сливается в одно темное пятно»>8. Друзей легко принять за врагов, а тени — за призраков. Изгороди, рощи и отдельные деревья начинают жить иной жизнью. «Человек, идущий в потемках, — писал в 1639 году Хамфри Милл, — видит куст, но принимает его за вора». Играл злые шутки и слух. Звуки, на которые мы не обращаем внимания днем, ночью требовали, чтобы их услышали. «Ночь тише дня, — заметил писатель начала XVII века Джордж Герберт, — но ночью мы боимся того, на что не обращаем внимания днем. Нас часто бросает в холодный пот от мышиной возни, скрипа половицы, собачьего воя, крика совы»
