На исходе дня. История ночи - [136]

British Journal (12 сентября 1730 г.)^и

С разрастанием состоятельных незанятых классов появлялось все больше оснований для усиления тревоги по поводу ночных беспорядков, долгое время будораживших большие и малые города. Тогда как злые духи в течение XVIII века исчезли из пользующихся популярностью у городского населения мест, воровство, вандализм и насилие по-прежнему несли в себе постоянную угрозу. Казалось, преступность распространилась на обе стороны Атлантики. Увеличение численности населения, огромная безработица и повышение цен на продукты питания способствовали развитию нищеты среди социальных низов, главным образом в Европе. Свирепствовала имущественная преступность, хотя на протяжении XVIII столетия в Англии доля убийств действительно сокращалась. Бедняки «голодают, замерзают и развращаются среди своих, — писал Генри Филдинг, — а попрошайничают, воруют и грабят среди тех, кто выше рангом». Газета предостерегала: «Простые люди, особенно жители Лондона, более распутны, чем их предки». Верным или нет было ощущение растущей преступности, но на карту, по мнению чиновников, была поставлена независимость общества. Кто будет господствовать на общественных территориях по ночам: воры, проститутки и другие никчемные слои населения или вместо них — люди более высокого происхождения, в том числе представители расцветающего среднего класса? «С какой наглостью сталкиваются люди вечером и ночью даже в таком публичном месте, как Стрэнд!» — возмущался в 1754 году социальный реформатор Джонас Хэнвей. Во французских городах обычно жаловались на то, что coureurs de nuit[95] «оскорбляют и жестоко обращаются» с горожанами, «которые вынуждены по делам находиться вне дома, на улице». Городские центры от Женевы до Филадельфии страшились растущего беззакония, но, возможно, никто не испытал глубокой тревоги, охватившей Лондон. Преступность до такой степени заполонила столицу и ее пригороды, что в 1774 году был ограблен даже премьер-министр лорд Фредерик Норт. Всем этим событиям далеко до антикатолических Гордоновских мятежей, потрясших Лондон в 1780 году и повлекших за собой около трехсот смертей, и до эпидемии воровства и насилия, от которой город страдал на протяжении последующего за Американской революцией десятилетия. «Мы не можем ни уехать, ни спать дома в своих постелях!» — воскликнул один из жителей Лондона в 1785 году¹⁴.

Власти Лондона и других осажденных городов предпринимали разнообразные шаги для ужесточения дисциплины.

Главным образом это были меры, направленные на восстановление порядка в общественных местах, где усилия уже были сосредоточены на улучшении санитарных условий и мощении улиц. Поздние часы работы пивных стали излюбленной мишенью правительственных предписаний. Одна из газет в 1785 году настаивала на том, что ночлежки — «истинные вместилища негодяев, как мужчин, так и женщин, которые грабят публику по ночам и нарушают ее покой» — должны быть закрыты все одновременно¹⁵.

Однако исключительную важность имели два более стремительных наступления, проходившие во многих городах. Первое требовало усовершенствований в освещении общественных мест. Являясь широко известным символом прогресса на протяжении XVIII столетия, свет обладал огромным потенциалом как оружие общественного контроля. В 1736 году Лондон получил почти 5 тысяч масляных ламп для ночного освещения в любое время года. В преамбуле парламентского акта, направленного на «улучшение освещения улиц», упоминались лондонские «частые убийства, грабежи, кражи со взломом» и другие «уголовные преступления», совершаемые «по ночам». Прогресс в освещении городов по обе стороны Атлантики был достигнут благодаря использованию для этой цели масла, полученного от китобойного промысла, набиравшего обороты в течение века. «Никто не может игнорировать тот незначительный факт, что преступления почти всегда совершаются ночью», — ходатайствовали женевские радетели повышения качества освещения. Внедренные в Лондоне в середине 1780-х годов масляные лампы Арганда радикально отличались тем, что фитиль в них зажигался при более высоких температурах. Это новшество, а также новый, закрывающий пламя лампы стеклянный цилиндр позволяли получить заметно более яркий свет¹⁶.

Несомненно, XIX век шел по пути, проложенному XVIII столетием, но все же внедрение уличных светильников, работающих на угольном газе, сыграло более значимую роль. После того как они впервые появились на лондонской Пэлл-Мэлл в начале 1807 года, The Times восторженно писала: «Для Британского королевства после мореходства не существует ничего столь же важного». Действительно, свет, который излучала одна газовая горелка, был в 10–12 раз ярче, чем свет свечи или старой масляной лампы. Поскольку светильниками теперь были снабжены все главные магистрали города, возникла необходимость в использовании матового стекла для смягчения яркости. К 1823 году почти 40 тысяч фонарей освещали более двухсот миль лондонских улиц. Многие большие и малые города как в Британии, так и за ее пределами, например Париж, Берлин и Балтимор, вскоре пошли по проторенному Лондоном пути. Растущая популярность газового освещения позволила