На грани веков - [119]

Глаза у Майи закрылись, казалось, она действительно уснет. Лавиза, наблюдавшая за ней, затаив дыхание, уже хотела отойти, чтобы не потревожить. Но та опять открыла глаза. Упершись локтями в сенник, Майя попыталась сесть.

— Матушка… страшно мне… ох, как страшно! Что они со мной хотят сделать?

Обессилев от чрезмерного потрясения, упала на сенник. Дверь отворилась, вошел Холгрен — глаза осоловелые, приветливый и благожелательный, в руках полный кувшин вина.

— А! Ты спишь? Это разумно. Поспи, поспи, тогда всю дурь из головы выкинешь. Господин барон не терпит надутых лиц. Может, еще прикажет, чтобы ты ему сплясала.

Он поставил кувшин рядом с нею на пол.

— И выпей, раз за разом, по глоточку, все выпей. Это самое лучшее вино из господского погреба. Господин барон ничего не скажет — вино такое ароматное.

Майя снова села.

— Чего ему от меня надо?

Это был не вопрос, а крик испуганной птицы. Эстонец облизнул губы и улыбнулся.

— Дурочка! Это он тебе сам скажет — когда вдвоем останетесь.

Майя упала как подкошенная. Простонала:

— Матушка!

Эстонец насупился.

— Глупая ты гусыня! Ну чего ты брыкаешься, чего стонешь? Укусит он тебя? Съест, что ли? Другая бы невесть как рада была, что господин барон этакую честь оказывает. Да кто же ты есть перед ним? Прах, навоз, вот ты кто — вот этот пучок травы, что я пинаю ногой. А больше одной ночи он тебя держать не станет, за это ручаюсь. Надоест ему — ведь он и не таких видал! И тогда ты сможешь отправиться к своему Тенису. Хозяйкой в Бриедисах станешь, и всего у тебя будет вдосталь. Как сама барыня ты будешь, на этого шалого кузнеца и плюнуть не захочешь — может статься, мне самому придется шапку снимать, когда тебя повстречаю. Ты давай выпей, вино-то ароматное такое, и все тогда хорошо будет.

Толкнул дверь, она стукнула, обо что-то ударившись. В полосе света, отбрасываемого свечой, мелькнула фигура убегающей женщины, но эстонец все-таки опознал ее.

— Мильда! Погоди, я тебя научу под дверями вынюхивать, дознатчица этакая!

Но, пока он запирал дверь и карабкался по десятку ступеней, беглянка исчезла в толчее. Эстонец наткнулся лишь на Эку, который как раз выписывал вензеля, ковыляя от входных дверей. Холгрен схватил его за грудь и, точно куль соломы, отшвырнул к стене.

— Будешь здесь стоять и караулить, чтобы никто туда не попал! Чтобы Майя с Лавизой не выбрались. Слышал? Будешь стоять, пока тебя не отпустят.

Навалившись на стену, Эка пытался вытянуться, как солдат, и бормотал:

— Пока трава сквозь лапти не прорастет…

Нависали зловещие багровые сумерки. Холгрен глянул на небо. Луна забралась куда-то глубоко, еле различимая, съежилась, стала маленькой и плоской. Вечерняя заря уже на севере, узенькая и белесая, но и ее точно догоняли, смазывали и затягивали черные клочья. Здесь еще ничего не чувствовалось, но где-то вдали, за дорогой, в стороне Лауберна, слышался все нарастающий шум, временами протяжный посвист. «Дождь», — подумал эстонец. И сразу же его точно кулаком по лбу хватило. Где же барон? Как же он забыл о нем? Хмель кружил голову, все казалось туманным, далеким и не таким уж опасным. Ну, а что с ним может случиться? Ключников парень знает каждую оленью тропку в лесу. Шпага и пистолет при себе, пусть кто и с косой, все равно того близко к себе не подпустит, не то что с молотом.

Бродит, шалопутничает, известное дело, балованный барич.

В зале уже не было ни души. Свечи сгорели больше чем наполовину. Холгрен переставил кое-что на столе, прошел в заднюю комнату. Осмотрел стол, открыл потайной шкаф — да, все в порядке, ларец стоит на месте. Тут он будет искать свои бумаги на владение имением… Все сделано аккуратно и толково — ни с какой стороны не подкопаешься. Холгрен улыбнулся про себя. Прошел дальше в спальню, она прибрана и со всем тщанием убрана зеленью. На окнах плотные задергивающиеся занавеси, у кровати изъеденный молью вычищенный ковер — чтобы босиком не надо было ступать на голый пол. Пахли увядающие березки… Очень, очень хорошо!

Он возвратился в зал, закрыл дверь на лестницу, уселся в обвитое зеленью кресло для барона, вытянул под столом ноги и придвинул ближе чарку с вином.

Лавиза навалилась на дверь и попыталась открыть ее. Била кулаками, скребла ногтями, пинала ногами. Обессилев, опустилась на пол, снова вскочила, попыталась еще раз. Дверь хотя и старая и щелистая, но замок держал ее крепко. Старуха возвратилась, опустив руки и понурив голову,

— Все зазря, голубушка… пропали мы…

Майя ничего не слышала. Она лежала на спине и изменившимися глазами глядела в стену, по которой металось пламя свечи, отбрасывающее причудливые тени. Глаза ее расширялись все больше и больше, вылезали из орбит, наливались кровью, а на щеках вспыхивали багровые пятна. Внезапно она рванулась и села, ногами уперлась в сенник, все тело прогнулось, голова запрокинулась, только безумные, немигающие глаза не отрывались от ужасного видения. Вскинула руки, била кулаками в воздух, словно отталкивая что-то невыносимо страшное.

— Матушка, помоги!.. Они хотят меня пожрать!..

Лавиза подскочила к ней, обхватила руками ее стан и попыталась успокоить. Но тело Майи было словно стянуто стальными обручами, ни один мускул не поддался усилиям старухи. Чем она могла ей помочь? Прижалась высохшим лицом к плечу крестницы и всхлипнула без слез — все слезы выплаканы еще много лет назад.