На грани мировой войны. Инцидент «Пуэбло» - [67]

Томсон

МЕДИЦИНА ЧУЧХЭ

Вахтенное заведование в машинном отделении Стивену Уолку определили у вспомогательных дизелей, которые обеспечивали энергией «электронную хижину» SOD и опреснитель забортной воды для бытовых нужд. Как обыкновенный моторист, он относился к категории «вам не положено. знать» и действительно ничего не знал о том, где находился корабль, что ему угрожало. Когда 23 января наверху стало жарко, несколько мотористов срочно вызвали наверх помочь уничтожать секретные материалы. Сейф стоял рядом с кают-компанией. Стивен начал вынимать оттуда бумаги и передавал нескольким членам экипажа, которые второпях заталкивали их в специальные «уничтожители классифицированных материалов», которые моряки между собой называли «мусорными баками». Стивен не помнит, сколько машинок было в работе, но их явно не хватало, чтобы справиться с целыми ворохами бумаги. Тогда решили жечь документы в ведре с горючим. Все это происходило на нижней палубе под открытым световым люком, через который часть дыма уходила наружу, но только частично — в помещении скоро стало нечем дышать и уже ничего толком не разглядеть. Северные корейцы увидели дым, пришли к выводу, что американцы там не стейки жарили, и ударили по корпусу судна из орудия. Снаряд попал как раз в то место, где находились Дэн Хогге, Боб Чикка и Чарльз Кренделл. Силой взрыва Стивена Уолка отбросило в конец корабельного коридора.

Когда к нему вернулось сознание, Стив не мог встать на ноги, в паху и в бедре нестерпимо жгло. Ему удалось доползти до кают-компании. Туда уже принесли Хоггса. Доктор Герман Бэлдридж перевязал обоих и сделал им по уколу морфия. Инъекция помогла, но лишь до тех пор, пока Уолк не попытался шевелить ногами.

Дэн умер до того, как на борт взошли корейцы. Они положили Уолка на обеденный стол в кают-компании и остались его охранять, в то время как всех остальных членов экипажа согнали на бак. Когда «Пуэбло» ошвартовался в Вонсане, всех моряков вывели на берег и только потом пришли за Стивеном. Он не знал, что приключилось с его соплавателями, и когда его понесли наверх, моторист решил, что сейчас его просто выбросят за борт вслед за всеми. Морфий еще продолжал свое действие, и Уолк безразлично размышлял о том, что он совсем не умеет плавать, но это, в сущности, не так уж важно. Его ранение слишком серьезно, а вода чересчур холодна, чтобы оставался хотя бы малейший шанс выжить в открытом море дольше пары минут. Уолк очень удивился, когда увидел, что корабль стоял у причала и никто не собирался его топить. Корейцам подали с берега носилки, на которых раненого хотели нести к автобусу, но потом почему-то передумали и отнесли на той самой пластиковой столешнице из кают-компании и положили в фургоне на пол, у ног остальных моряков. Худшее доя него началось уже в поезде, когда начал отходить укол. Стивен ощупал себя и понял, что в ягодицах у него две раны размером с большой палец, такая же рана в паху, еще пробита голень, но дотянуться до нее, чтобы ощупать, он не мог из-за боли, а еще потому, что окровавленная одежда приклеилась к пластику столешницы.

' В тюрьме всех тяжелораненых — Кренделла, Чикку и Уолка — собрали в одной камере на попечение матроса Дэйла Ригби, уроженца штата Юта. Ему не выдали никаких медикаментов, парень выбивался из сил, но ничем не мог облегчить страдания своих товарищей.

Через неделю охранники стали заходить в эту камеру только в марлевых повязках, зловоние от гниющих ран стояло ужасное. Уолк вообще не мог пошевелиться, кровь и гной намертво присохли к пластику крышки стола, на которой он продолжал лежать. Можно только удивляться, как не началась гангрена или общее заражение крови. Только к вечеру 5 февраля, на десятый (!) день после захвата корабля ранеными занялись корейские медики. До этого никому никакой помощи оказано не было.

Уолка привязали за руки и за ноги к металлическому столу. Корейцы резали по-живому, не прибегая к средствам анестезии. Крики Стивена были слышны в камерах на всех этажах, и многие моряки подумали, что кого-то из них уже начали пытать каким-то средневековым способом.

Улучшения после такого варварского лечения не наступило, и через неделю вечером (в Корее, как показалось американцам, начало всех начал, по большей части нерадостных, приходилось почему-то на вечера) охрана положила Уолка на носилки, укрыла с головой одеялом и на джипе (не наш ли ГА3-69) доставила в одну из пхеньянских больниц. Условия показались американцу просто дикими, особенно ужасающая грязь в крошечной палате и полная антисанитария. Перевязку делали раз в два дня врач и две медсестры.

В больнице, где ни один человек ни слова не понимал по-английски, моторист «Пуэбло» провел 44 дня. Больному полагались сигареты, спички, северокорейские журналы, прославляющие коммунистический режим и вождя, колода игральных карт и графин с водой. Поскольку воду никто и не думал кипятить, раненый подхватил еще и дизентерию. Каждый прожитый день он отмечал царапиной на штукатурке стены. В корейской больнице Стивену исполнилось 20 лет.

Лечение заключалось в том, что врач парой пинцетов запихивал длинную полосу бинта, густо пропитанного отвратительно пахнущей мазью (Вишневского?) в открытые раны Стивена, невзирая на его отчаянные вопли. Впрочем, дело молодое, раны начали заживать, и каждый раз доктору все труднее было впихивать прежнее количество бинта. В один из дней обнаружился курьез с бинтом, вызвавший живой интерес медперсонала. Оказывается, кровать имела какое-то отверстие, которое корейцы старательно нашпиговывали своей маслянистой дрянью уже много дней! Но это ни на кого не произвело впечатления — Уолк усмотрел в этом примету каждодневной жизни в КНДР. Ежедневно больному делали несколько уколов и ставили капельницу на ногу. Иногда ему казалось, что никакая медицина не поможет его несчастной нижней конечности, раздутой вдвое против нормального размера, но в конце концов молодость взяла свое, и больной пошел на поправку.