На грани человечности - [33]

   Теперь только Суламифь разглядела вблизи чужого кровника. Лицо, не лицо - маска бешенства. Странное нечто почудилось и в манере Леру фер Тайлема сражаться. Лишь когда, почти в отчаянье, решилась Силу применить, и не смогла пробиться к сознанию противника - поняла, что именно. Дарген рубился, как берсерк; и боевое безумие надёжно замкнуло разум.

   Знают наблюдатели в Сарнии, где берсерки почитаемы, каково это: оберегать в поединке и жизнь противника, и свою.

   Пыталась она просто сражения избегать, сколь возможно. Оказалось: невозможно вовсе. Словно демоном одержимый, дарген не давал ни отдыха, ни срока; не о человечности речь зашла - о выживании. Никакого поиска слабых мест в обороне, ни осторожной разведки боем. Казалось, Тайлем начисто позабыл все уроки фехтования, вкупе с правилами. Наседал и наседал, по-звериному воя, шквалом ударов рушась. Что на лице, что на щите - один оскал.

   Быть может, впервые за время назначения землянке сделалось по-настоящему страшно. За противника ли, за себя?

   Особенно мощный удар, всею тяжестью принятый на меч, словно в мозг вонзился; разом занемела левая кисть, повисла плетью. Лишь всю силу воли собрав, Суламифь удержала неподъёмный клинок одной рукой. Инстинктивно успела уклониться от нового замаха - он метил прямо в горло. Не встретив препятствия, дарген не удержал равновесия, начал заваливаться влево. И тут Суламифь - почти по инерции - опустила меч на его бок. И - ощутила, как тяжёлое лезвие впивается глубоко меж латных пластин, в живое тело.

   На миг бешенство на лице даргена сменилось изумлением; затем какой-то жалкой, детской обидой; наконец, гримасой агонии. Струйка крови побежала из угла губ, обагрила пшеничного цвета франтоватый ус. И, надтреснуто дребезжа доспехом, лорд Тайлем рухнул наземь. Сам собою высвободился меч из раны, с жутковатым, влажным чмоканьем; скрежет металла о металл, алые капли в пыли под ногами...

   Два-три робких крика одобренья раздались - и на лету застыли, скованные оцепенением. К счастью, не взорвалась толпа кровожадной яростью, призывами добить поверженного. Только со стороны короля почудился подозрительный, капризный жест. Может, сразу видно, что добивать нет нужды особой? Не время сейчас - разбираться в тонкостях настроения публики.

   Беглое сканирование показало: глубокий шок от боли и потери крови; сломано несколько рёбер, и задёто лёгкое, и печень рассечена почти надвое. Иммер, однако, поступила к самозваной целительнице и в более критическом состоянии. Если не терять времени...

   Последнюю дань традициям отдавая, Суламифь подобрала меч, занесла над головой даргена (вздох вспорхнул над трибунами). И - вонзила клинок глубоко в утоптанную землю, в полуметре от шеи противника. Так, по здешним обычаям, миловали смертельного врага раз навсегда. А затем - оставив меч, как есть - подхватила бесчувственного лорда на плечо; осторожно направилась к своему шатру.

   Вслед ей разливалось безмолвие - изумлённое ли, осуждающее, благоговейное? Слишком невероятно - старожилы не упомнят - завершился осенний турнир в год 1374-й от Великого Откровения.

   Даже герольды не решились славословить.

***

   В своём роскошном кресле старый монарх крякнул разочарованно. Не дали насладиться зрелищем смерти одного из поединщиков, ну что за подданные непонятливые?! Не повелеть ли казнить обоих на месте, за то, что удовольствия государю не доставили, как должно?

   А королева - словно лишь теперь, среди оцепененья общего, в себя придя - задумчиво-строго взглянула на дочерей.

   - Запомните сей урок показательный, Ваши Высочества.

   - Но всегда ли следует быть благородным к врагам своим? - вопросила Ринна-воительница.

   - Ибо ответом на великодушие служит зачастую - удар в спину, - досказала Орта-дипломат.

   - Её душа пред Единым незапятнана, - молвила Владычица. - Душа той, что возлюбила врага своего, аки самоё себя.

   - Мы же, правители, не за себя одних ответственны, - тихо заключила королева. - Не про нашу честь роскошь всепрощения...

***

   Какой-то воин небольшого роста ворвался в шатёр, жестом отчаяния сдёрнул шлем с головы. Лафима фер Тайлем - догадаться труда не составило. Припала к распростёртому телу мужа, лихорадочно целуя окровавленное лицо его, не стыдясь рыданий.

   - Леру! - твердила как в бреду. - Леру...

   - Он будет жить, - молвила Суламифь устало. - Я берусь его исцелить. Сейчас оставьте нас. Когда опасность его жизни минует, я позову вас, леди. Если понадобится, помогу отправить вашего мужа домой. Коль не придёт он в себя сразу - не тревожьтесь, очнётся позднее.

   Единым порывом - наблюдательница помешать не успела - даргени преклонила колена пред нею; прижала к губам её латную рукавицу.

   - Сестра Вайрика... вы - святая!

***

   Задумчиво следила Бариола, как ведьма внесла в свой шатёр поверженного кровника. В голове уже роились планы, смывая разочарование.

   Единый её накажи - Леру фер Тайлем дрался, как демон. Вот сейчас, казалось, раз навсегда избавит матушку от грязной работы... Увы, не судьба.

   Нет сомнений, колдунья сама же исцелит этого помешанного. Глупа до святости; в этом Бариола давно убедилась. Вот уж у кого поучиться соблюдать заповедь Пророков о всепрощении - крамольная мысль!