На государственной службе - [5]

Вот из-за этих-то слов, сказанных в шутку, да еще из-за вечных жалоб жены, утверждавшей в разговорах с соседями, что он ее прикончит, и оказался Луи в Сен-Лоран-де-Марони, приговоренный к двенадцати годам каторжных работ. Иначе бы ему не дали больше трех-четырех лет где-нибудь во Франции.

Развязка наступила в один из жарких летних дней. Луи пребывал в дурном настроении, что случалось с ним редко. В городе началась забастовка, и бастующие были настроены воинственно. Полиции пришлось многих арестовать, а эти люди не сдавались добровольно. Луи получил страшный удар в челюсть и был вынужден как следует поработать своей дубинкой. Доставить арестованных в участок тоже оказалось делом нелегким. Он зашел домой, чтобы переодеться и пойти в кафе — выпить кружку пива и сыграть в карты. Пострадавшая от удара челюсть нестерпимо ныла. Жена выбрала именно этот момент, чтобы попросить у него денег, а когда он отказал ей, устроила сцену. Она кричала, что у него есть деньги на кафе, но нет денег на кусок хлеба для жены и что ему наплевать, если она подохнет с голоду. Он велел ей заткнуться — и тут разразился настоящий скандал. Она встала в дверях и поклялась, что не выпустит его до тех пор, пока он не даст ей денег. Луи приказал жене уйти с дороги и шагнул вперед. Адель схватила револьвер, который он отстегнул, когда переодевался, и пригрозила, что застрелит его, если он сделает еще шаг. Луи привык иметь дело с опасными преступниками, и едва она произнесла эти слова, как он кинулся на нее и вырвал револьвер. Она пронзительно закричала и ударила его по лицу. Удар пришелся как раз по больному месту. Не помня себя от ярости и боли, Луи выстрелил, он выстрелил дважды, и Адель упала. С минуту Луи стоял ошеломленный и смотрел на нее. Она была мертва. Луи почувствовал необыкновенное облегчение. Он прислушался. Похоже, что никто не слышал выстрелов. Соседей, по всей вероятности, не было дома. Отлично — по крайней мере он мог принять необходимые меры. Он снова надел мундир, вышел, закрыл дверь и положил ключи в карман. Заглянув в знакомое кафе, он выпил пива и затем вернулся к себе в участок. Из-за беспорядков, происходивших в тот день в городе, главный инспектор был все еще у себя. Луи Ремир прошел к нему и рассказал о случившемся. Ночь он провел в камере по соседству с забастовщиками, которых сам же арестовал. Даже в этот драматический момент он не мог не почувствовать всей иронии своего положения.

Будучи полицейским, Луи Ремир часто выступал свидетелем при разборе уголовных дел и хорошо знал, до чего охотно друзья подсудимого дают показания, которые могут нанести вред человеку, попавшему в беду. Мысль о том, что подсудимых часто приговаривают к тюремному заключению исключительно благодаря показаниям их лучших друзей, приводила Луи в состояние мрачного веселья. И все же когда разбиралось его дело, он, несмотря на весь свой опыт, был буквально поражен, услышав показания хозяина небольшого кафе, куда он так часто заглядывал, и тех, с кем он много лет ловил рыбу, играл в карты и выпивал. Оказывается, они бережно хранили в памяти каждое неосторожно произнесенное им слово, все его жалобы на жену и угрозы, которые он время от времени в шутку отпускал по ее адресу, говоря, что рассчитается с ней. Он знал, что никто из них не принимал его слов всерьез. И если он мог оказать им небольшую услугу — а в его положении такая возможность представлялась довольно часто, — он не колеблясь делал это. Да и денег он не жалел. А слушая этих свидетелей, можно было подумать, что им доставляет огромное удовольствие вытаскивать на свет самые незначительные подробности, которые могли бы быть использованы против него.

Из сказанного на суде явствовало, что Луи — злодей, развратник, взяточник, человек расточительный, ленивый и подверженный приступам ярости. Но сам-то он знал, что это не так. Он был обыкновенным, добродушным, покладистым парнем, который никогда не вмешивался в чужие дела. Правда, он любил перекинуться в карты и выпить кружку-другую пива; правда и то, что ему нравились хорошенькие женщины. Но что в этом дурного? Луи смотрел на присяжных и думал: найдется ли среди них хоть один, который выглядел бы лучше, если бы вот так же рассказать о всех его больших и малых проступках, напомнить о словах, сказанных сгоряча. Луи не возмущался, когда суд вынес ему суровый приговор. Он сам был слугой закона, и раз он совершил преступление, то по справедливости должен и понести наказание. Но преступником-то он не был. Он был лишь жертвой злополучной случайности.

В лагере Сен-Лоран-де-Марони, надев полосатую белую с розовым одежду каторжника и грубую соломенную шляпу, Луи ни на минуту не забывал, что прежде он был полицейским и что заключенные, с которыми теперь он должен жить бок о бок, всегда были его естественными врагами. Он не любил и презирал их, а поэтому старался как можно меньше иметь с ними дела. Он совсем не боялся их: он их слишком хорошо знал. Как и все каторжники, Луи носил при себе нож и однажды продемонстрировал, что отлично им владеет. Он ни с кем не хотел ссориться, но и никому не позволил бы совать нос в свои дела.