На городских холмах - [9]

— Я еще вернусь…

Я знал: в этой решимости заложена беспощадная угроза. Но сейчас было бы неосторожно околачиваться у самой виллы. Если здесь на меня наткнется какой-нибудь полицейский, то непременно начнет допрашивать, потому что мое пребывание в этом пустынном месте явно подозрительно. Итак, нужно уходить. Но этот дом, казалось, притягивал меня к себе. Я словно окаменел. Ночь пахла гвоздиками. Такая же ночь, что и вчера: те же тени, тот же сладковатый запах… На мгновенье мне представилось, как моя собственная жалкая тень движется по саду неровным шагом, и сердце мое дрогнуло. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы уйти.

В это мгновенье из-за поворота, коротко просигналив, вынырнула машина. Большая черная машина. Она остановилась у виллы, и у меня хватило мужества не сбежать. Я прижался к стене, скрытой в этом месте густой тенью от свисавших вьюнков.

Мотор заглох, и мне вдруг показалось, что я один в пустыне, а кругом медленно разрастается бескрайная ночь.

Из машины вышли двое.

Один из них наклонился к шоферу — это был Альмаро. Я задержал дыхание и услышал несколько коротких слов. Машина тронулась. Меня не заметили, но тем не менее я ощущал огромную тяжесть, навалившуюся на меня.

Альмаро увидел меня только тогда, когда толкнул ногой калитку. Я весь напружинился, готовый тут же схватиться с ним. В кармане я раскрыл нож и теперь держал его лезвием вверх, чтобы скорее выхватить. Если Альмаро двинется ко мне, я выжду и пырну его ножом в живот!

Но он не двигался. Свет падал на него со спины, лицо было в тени. Эта черная маска, выражения которой я не мог различить, волновала меня как раз больше всего. Человек, сопровождавший Альмаро, остановился посреди аллеи. Он тоже ждал. Теперь сердце мое билось быстро и четко, я часто дышал. Все мускулы повиновались мне.

Между мной и удивленным человеком за решетчатой калиткой протянулась невидимая нить, которую я никак не мог разорвать. Я чего-то ждал, чего — сам не знаю. Я ждал и знал, что на этот раз ненависть утроит мои силы, если он бросится на меня. Я был уверен, что ударю его, ударю с бешенством, беспощадно и ничто не остановит меня! Но Альмаро не двигался. И я подумал: он тоже ждет, что я сделаю какое-нибудь угрожающее движение. У него, наверно, есть револьвер. И он выстрелит не раздумывая. Меня душила ярость — я задыхался. Я готов был ринуться вперед, наброситься на него. Выстрелит или нет? В его неподвижности было что-то зловещее. Он казался совсем маленьким. Ну да, он пригнулся, черт его побери! Конечно, он узнал меня и был начеку! Я не мог больше сдерживаться и выкрикнул по-арабски:

— Дерьмо! Свинья!

Мне показалось, что мой голос заполнил всю эту бескрайную ночь, что этот белесый свет, эта лунная спокойная тишь вот-вот взорвутся с ужасающим грохотом. Но и в этом горячечном состоянии я почувствовал, как тревога леденит мне грудь. Не сводя глаз с Альмаро, стоя все так же спиной к стене, я сделал шаг в сторону. Рук из карманов я не вытащил. Я был уверен, что при малейшем движении, которое покажется ему подозрительным, он ухлопает меня. Но не от этого бешено колотилось мое сердце, нет! Просто меня охватила злоба при мысли о том, что я могу еще раз очутиться в руках Альмаро, что вынужден удирать от него только потому, что у меня нет ничего, кроме жалкого ножа, что я должен снова признать себя побежденным. И на этот раз побежденным… И на этот раз униженным…

Я медленно пятился, отступал, не спуская глаз с силуэта за решеткой.

Альмаро не пошевелился, когда я оскорбил его. А он мог бы выстрелить. Почему же он не стрелял?

Я снова крикнул:

— Ты еще мне заплатишь!..

Но эта угроза тут же показалась мне такой пустой, такой смехотворной, что я, не оглядываясь, пошел по дороге. Меня снедали стыд, бессильная злоба, отвращение. Не все ли равно, если тот, другой, выстрелит мне в спину? Я был готов умереть. Я заслуживал смерти. Пусть я свалюсь на тротуар с пулей в животе!..

Я не оглянулся.

Валясь с ног от усталости, я вошел в свою комнату. Болело бедро. Резкая боль пронизывала всю ногу, засев где-то в самой мякоти.

Я заглянул в зеркало, увидел свое растерянное лицо и отвел глаза в сторону.

IV

Окно было распахнуто настежь, но в комнате стояла жара. Лежа на кровати, я весь обливался потом.

Я пытался понять поведение Альмаро. Он, конечно, подумал о покушении. Чем иным мог он объяснить то, что я торчал у его дома, как не намерением отомстить ему? Заметив меня, он сразу же насторожился и вытащил револьвер. Правда, в темноте я не мог разглядеть оружия, но он, безусловно, держал его в руке.

Значит, Альмаро испугался! Значит, я внушил ему страх! Мысль об этом доставила мне удовольствие. Приятно было думать, что отныне он будет остерегаться меня и примет меры предосторожности. В любое время дня и ночи он будет бояться, как бы я не вынырнул из темноты, из-за угла, из-за машины и не убил его.

Я закурил, нервно разминая сигарету пальцами.

Зеркало умывальника висело как раз напротив моей кровати, и всякий раз, когда я затягивался сигаретой, в глубине его загорался розовый огонек. На несколько минут я весь ушел в эту игру и ни о чем не думал: при каждой вспышке огненной точки я различал только одно — свое лицо, похожее на какую-то красноватую маску, выглядывавшую из Зеленого омута. Продолговатую маску с черными провалами на месте глаз, будто у меня были пустые глазницы.