На главном направлении - [14]

Рой пуль жужжит над головами. У причала толпятся люди в серых шинелях, в касках, с оружием в руках. Они только что сошли с парома.

Это солдаты одного из батальонов дивизии Родимцева. Они ждут пулеметную роту, которая не успела переправиться ночью. Вдали показался паром. Перегруженный, он медленно подвигался к середине реки. Весь батальон на правом берегу с волнением ждет пулеметчиков. Бойцы и командиры, затаив дыхание, пристально смотрят на ровную поверхность воды, где, как куст на поле, покачивается паром. Он как будто стоит на месте.

Но вот паром достиг середины. Уже ясно видно людей, стоящих у перил. И вдруг залп, другой, третий…

Столбы воды и брызги образовали занавес. Послышались стоны. Чей-то голос, захлебываясь, просит помощи: видно, кто-то упал в воду.

Наконец паром и катер причалили к берегу. Они сплошь иссечены осколками мин и прошиты пулями. Пулеметчики котелками, лопатами, пилотками или просто пригоршнями вычерпывают воду, не давая затонуть парому. Другие тут же готовят свои расчеты к бою. Когда до подмостков осталось несколько метров, пулеметчики попрыгали в воду и кто вплавь, кто вброд добрались до берега.

Вхожу на паром. Сквозь многочисленные пробоины сочится вода. На досках пятна крови. В носовой части лежат шесть раненых солдат и убитый лейтенант.

Несколько лодок проходит мимо парома, скрежеща днищем о камни и песок. Наперерез течению к самому парому подплывает бревно. Оно будто живое. Сначала его тонкий конец нацелился на корму, затем немного отвернул и проплыл вдоль берега. Присмотревшись, я заметил, что на бревне плывет человек. Русая щетина волос и круглое с узкими глазами лицо сухие.

«В воде, а волосы сухие», — подумал я и хотел его окликнуть. Но солдат, протягивая мне руку, опередил:

— Не знаете, тело тоже потонуло?

— Какое тело?

— Тело пулемета. Я оставил его тут с Курбаном, а он прыгнул за мной, но забыл сбросить со спины катки. Они и утащили его на дно.

Выжимая на себе брюки и гимнастерку, солдат добавил:

— Фамилия моя Редин, Илья Редин. Я здешний, с набережной, а он, Курбан, значит, с Дар-горы. Мы вместе еще весной были мобилизованы, а теперь вот с дивизией в свой город… — Он хотел сказать «прибыли», но, посмотрев на себя, сказал: — Приплыли.

Паром разбит, переправа днем работать не может, мне нечего тут делать. Надо встретить Вотитова, но он ушел к Царице. Решаю идти в один из батальонов, который будет наступать на вокзал.

В ста метрах ниже причала собрались солдаты. Туда побежали пулеметчики. Иду я. Донеслись крики:

— Курбан, Курбан!

Между двух валунов полулежит-полусидит мокрый, неуклюжий на вид солдат, огромного роста, широкий в плечах. Обтирая лицо большими ручищами, он смотрит на свою разутую ногу.

— Илюка — мой друг. Пуля летит, я тоже воду нырял… Катка снимать забыл…

Только его богатырская сила да подоспевшие два моряка Волжской флотилии, из которых один три раза нырял за ним, спасли Курбана от гибели.

Через полчаса я видел друзей у пулемета. Курбан легко, как лопату, крутил тело «максима». Редин молча сдувал капельки воды с замка.

— Ничева, ничева, Илюка, без станка стреляй будем, — говорит Ибрагимов, любуясь обтертыми насухо деталями.

Они очень боялись, что их задержат из-за утери станка пулемета и назначат просто стрелками. Но командир роты, полагаясь на находчивость Редина, крикнул:

— Эй вы, водолазы! Не отставать!

Курбан схватил своего друга за руку, раньше других пулеметчиков забрался на насыпь и скрылся за гребнем.

На площади в центре города и в районе вокзала кипит бой. С прибытием пулеметной роты стрельба участилась. Из окон, из дверей, из-за углов строчат пулеметы.

Дважды поднимался наш батальон в атаку и дважды вынужден был ложиться. Подавать третий сигнал к атаке сейчас нет смысла. Командир батальона принял другое решение. По цепи сообщил:

— Ползком к вокзалу!

Ползу с бойцами, прячась за кучами кирпича, глыбами земли, вдоль забора. Около виадука сталкиваюсь с Курбаном Ибрагимовым. Он почему-то ползет обратно.

— Куда? — кричу ему.

— Сейчас атака. Там Илюка стреляй будем. Мало патронов, патрон пошел.

Несмотря на большой рост, он передвигался легко и быстро.

До вокзала остается несколько метров. Немцы усиливают огонь. Нельзя мешкать ни минуты, иначе батальон дрогнет, и все поползут обратно.

По железным ступеням виадука хлестнула пулеметная очередь. Пряча голову за цементный приступок, беру автомат наизготовку. Справа и слева слышатся стоны. Глядя на раненых, останавливаются и здоровые.

Батальон залег. Фашисты торжествуют. Их пулеметы еще сильнее стали поливать остановившуюся цепь.

«Все пропало», — подумал я.

Вдруг из-за кучи шлака заговорил «максим». Два немецких пулемета моментально смолкли.

Через всю площадь бежит Курбан. Перепрыгнув через меня, он останавливается и кричит:

— Давай, давай, Илюка!

И снова бежит туда, откуда неожиданно заговорил пулемет Ильи Редина, раньше всех пробравшегося за перрон. Выследив огневые точки врага, Редин уничтожает их одну за другой.

Батальон поднялся в атаку. По площади прокатилось мощное «ура». Меня охватил порыв. Бегу вперед и вижу, что фашисты дрогнули. Вбегаю в кассовый зал вокзала. Со мной еще три бойца. У крайнего сейфа увидел убитого немца, повисшего рукой на связке ключей. Мне он показался живым. Нажал спусковой крючок автомата, но очереди не последовало. В магазине — ни одного патрона: израсходовал в атаке.