На фига попу гармонь... - [6]

– Да-а, а свидетели у тебя е-е-е? – поинтересовался участковый.

– А вон они, – указал Мишаня на несколько мужских фигур, тряпками перекинутых через перила моста.

– На воду, что ли, любуются, штык-нож им в гузку.

– Да не-е, просто культурно отдыхают, стакан им в глотку, – ответил Мишаня и стал выбираться из машины.

Овчарка, выпучив собачьи свои буркулы и высунув язык, тащила кинолога, чтоб успеть задержать свидетелей. «Во какая буйная», – с сожалением оглядел рваную штанину Мишаня. Доблестный милицейский пес с упоением будил первого свидетеля, остальные, прочухавшись, попрыгали в речку. Барабас помог кинологу оттащить от мужичка, ошеломленного внезапным натиском, довольную собаку с куском штанины в зубах. В этот момент, запыхавшись, к мосту примчался Бобик.

«Какая-а-а женщина-а! – мечтательно заскулил он, тяжело дыша. – Огонь бабец».

– Товарищ младший лейтенант, а у вас лопата есть? – обратился по-уставному Мишаня.

– А на кой ляд нам сдался шанцовый[2] инструмент? – опешил Барабас. – Я участковый, а не землекоп.

Следователь прокуратуры увлеченно запихивал в полиэтиленовый пакет кусок штанины, отнятый кинологом у подопечной:

– Вдруг в улики сгодится.

Оперативная группа, прихватив полупьяного дядьку Кузьму, в полном составе двинулась в лес.

– Бобик нас и проводит к месту преступления, – проявил воинскую смекалку Мишаня, – а то я уже чего-то закрутился.

На самогонной поляне аппаратов, разумеется, уже не было, но запах еще оставался. Трава вокруг была примята и истоптана.

– О-о-о-о! Вот оно, место преступления, – упал на колени следователь и, вытащив из кармана лупу, увлеченно стал собирать в пакет улики, придерживая временами спадающие с носа очки.

Прочухавшийся дядька Кузьма с интересом наблюдал за следаком, тощая задница которого то исчезала за кустами, то появлялась вновь. Последователь Шерлока Холмса и Ната Пинкертона целеустремленно очищал поляну от окурков, пуговиц, горелых спичек и других интересных на его взгляд предметов, способных стать уликами на суде.

– Дока! – похвалил начальство Барабас. – Ни одна мелочь от него не скроется.

– Глядите! Следы волочения, – радостно заверещал прокурорский работник. – А вот еще! Убийцы хотят нас запутать… – делал он вывод за выводом. – В одну сторону поволокут, принесут на место… потом в другую потащат… Ну-ка, пусти по следу собачку, – велел кинологу.

Овчарка, радостно поскуливая, помчалась назад к реке и вцепилась в вылезавшего из воды пастуха.

– Гм! – задумался следователь. – Наручники на него.

На ничего не понимающего Евсея Барабас нацепил браслеты.

– Метод индукции и дедукции, – похвалил себя следователь. – А теперь пошли к трупаку, будем производить следственный эксперимент.

– Да Евсей не виноват, – вступился за односельчанина Мишаня, – он здесь позже появился, по другому вопросу…

Но окрыленный успехом следователь не слушал его. «У матросов нет вопросов», – пела его душа.

Бобик, рисуясь перед мохнатой дамой, повел опергруппу в чащу леса. Кукушка была уже тут как тут.

Постепенно дышать становилось все тяжелее и тяжелее. С каждым метром группа двигалась все медленнее и медленнее. Пары спертого, ядовитого воздуха окутывали людей.

– Привал! – распорядился следователь, бросив на траву драгоценные пакеты с бычками, которые не доверил нести никому.

– Вон объект, – Мишаня указал на выглядывающие из-под елки ноги в рваных носках.

Овчарка упала в обморок.

«Женщина есть женщина!» – любовно лизнул ее в нос Бобик. Задыхающийся прокурор-криминалист-следователь схватился за грудь и нащупал фотоаппарат.

– Эврика-а! – заорал он, вспомнив, что забыл сфотографировать место преступления. – Я пойду на съемки.

Все оживились. Даже овчарка пришла в себя и томно забила хвостом о траву. Каждый предлагал следователю свою помощь. Забыв про пакеты с уликами, группа шумно, словно на пикнике, двинулась назад к поляне. Барабас даже затянул песню про «гарну дивчину», но умолк под строгим, сквозь очки, прокурорским оком.

На предполагаемом месте преступления развернулась фотосъемка. Каждый норовил попасть в кадр. Барабас снялся в обнимку с Мишаней, кинолог – с собакой. Потом следак, поправив очки, попросил снять наручники с задержанного, заломал ему руку, и Барабас заснял скривленную физиономию пастуха Евсея и героический лик прокурорского работника. Затем следак запечатлелся в гордой позе, с ногой на груди поверженного врага. Разохотившись, протянул Евсею лопату и велел замахиваться, а сам ногой возжелал ударить предполагаемого злоумышленника в грудь, но сумел только по коленке. Отщелкав еще несколько героических кадров, на которых сбивали Евсея с дерева, травили собакой, охреначивали по горбу лопатой, решили двигаться, наконец, к вонючим носкам.

Первым отказался идти кинолог, сославшись на собаку, которая может потерять нюх. Вторым упал под дерево Евсей, прошептав:

– Можете еще со мной фотографироваться, но дальше я не пойду, хоть снимайте на портрет…

Ужасно завидуя оставшемуся у машины водиле, три богатыря – Барабас, Мишаня и следователь – тащились дальше.

– Мои улики!.. – когда дошли до рваных пакетов, запричитал работник надзора. – Кто осмелился их порвать и все высыпать? – подозрительно оглядел торчащие из-под елки ноги.