На фарватерах Севастополя - [4]

Последним уходит от двухэтажного белого домика штаба, где тополя, как часовые, вытянулись у крыльца, «газик» — вездеход начальника штаба Морозова. Я провожаю его.

— Завтра будет у тебя выходной день, а сегодня закончи отчет, — говорит Морозов, садясь в машину.

«Газик», блеснув фарами на повороте дороги, исчез в темноте.

Теплая июньская ночь плотно накрывает землю; зажглись крупные ясные звезды. Я немного помечтал о намеченной на завтра поездке с женой в Балаклаву, о предстоящей рыбалке, о припасенной к выезду бутылке душистого «Букета Абхазии» и засел за отчет.

Около полуночи, захватив с собой последний номер «Морского сборника», я зашел в рубку оперативного дежурного по соединению. Дежурил в ту ночь капитан–лейтенант Иван Васильевич Щепаченко, очень спокойный, старательный и скромный офицер. Я спросил его, как идет служба.

— Субботний день, хлопот немного. Выход в море на завтра — воскресенье — никто не запланировал, ночных полетов самолетов тоже нет. Флот отдыхает. Недавно выпустил в море буксир с баржей и все. Тишина!

Наш оперативный дежурный по соединению командовал открытием бонов заграждения, выпускал корабли и принимал их, когда возвращались с моря, и поэтому всегда знал обстановку. Я пожелал Щепаченко спокойного дежурства и ушел в помещение офицерского состава. Сквозь дрему слышал, как возвращались с берега уволенные в город и как отзвонили полночные Кремлевские куранты.

…Проснулся внезапно. Тревожно, непрерывно и резко звонили колокола громкого боя, хлопали двери и слышались отрывистые голоса. Матрос–посыльный тряс меня за плечо: «Тревога!»

На ходу застегивая китель, я поспешил к штабу. «Ученье продолжается, что ли? Но ведь был уже дан отбой! В чем дело?» Слышен был рев сирены, сигнальные выстрелы береговой батареи, что означало большой сбор по флоту!

Во дворе, нетерпеливо фыркая моторами и мигая фарами, стояли автобусы и грузовики. Пристегивая на бегу подсумки, в машины забирались матросы–оповестители. Надо было вызвать и доставить на корабли всех уволенных в город.

Когда я подбежал к штабу, у подъезда уже стоял «вездеход» начальника штаба. Вскоре прибыли командир соединения Фадеев, командиры дивизионов. Флот переходил на высшую оперативную готовность. Корабли приступили к дополнительной приемке боезапаса, продовольствия и других видов снабжения. Все были заняты напряженной работой и находились на своих местах.

Так прошло около часа, и вдруг зазвонил телефон с сигнального поста на Херсонесском маяке; я в это время находился в оперативной рубке. Щепаченко снял трубку и в недоумении произнес:

— Сигнальщик слышит шум моторов самолетов в воздухе! Идут с моря на Севастополь!

— А наши самолеты в воздухе есть? — быстро спросил Морозов.

— Ночных полетов не планировалось.

— Дайте–ка трубку! — и Морозов, выслушав повторный доклад сигнальщика, сейчас же стал звонить оперативному дежурному по штабу флота. Морозов сидел в своей излюбленной позе на столе и, прижав правым плечом одну телефонную трубку, а у левого уха держа вторую, пытался правой рукой зажечь папиросу.

— Это оперативный дежурный? — кричал он в трубку. — Идут самолеты с моря. Слышишь? Что вы, черти, самолеты выпустили для проверки, что ли?

Но, видимо, оперативному дежурному по штабу флота капитану 2 ранга Рыбалко уже было известно о приближении к Севастополю неизвестных самолетов. Он ответил, что выясняет, чьи это самолеты. Наших в воздухе нет.

Это было в 3 часа 07 минут 22 июня…

Зазвонил телефон прямой связи с нашим сигнальным постом на Константиновском равелине. Щепаченко доложил Морозову, слегка запинаясь, что пост на равелине тоже слышит шум моторов самолетов. Это было уже совсем возле нас. Я выбежал из штаба на крыльцо. Белые лучи прожекторов резали, как ножницами, черное небо и вдруг, скрестившись в одной точке, осветили самолет. Серый, чужой, без опознавательных знаков, он шел, крадучись, на большой высоте.

Неожиданно и громко ударили зенитные пушки береговых батарей, огненные трассы понеслись к самолету. 3 часа 13 минут… Открыли яростную стрельбу тральщики, стоящие у причалов, и катера–охотники. Стреляли не только из пушек, но из пулеметов и даже винтовок. Осколки градом сыпались на землю. Самолет был уже не один, их насчитали около десяти. Первый отвернул с курса, и тотчас от него среди разрывов снарядов отделились два серых комочка, раскрылись парашюты и стали медленно падать.

«Пушки стреляли боевыми снарядами, самолет сбросил парашютный десант. Война!» — мгновенно пронеслось в голове.

А парашютисты опускались прямо в море, где–то на внешнем рейде. Теперь их в воздухе было уже много.

В темноте слышу разговор:

— Парашютисты спускаются на Северную сторону!

— Нет, это левее, — утверждает чей–то спокойный голос, — видишь, они падают прямо в море! — В открытую дверь слышно, как дежурный офицер Щепаченко передает по телефону приказание контр–адмирала: «Дежурным катерам–охотникам лейтенанта Глухова выйти в море и захватить парашютистов».

На крыльцо вышел Морозов, увидав меня, сказал:

— Комфлота приказал открыть огонь по неизвестным самолетам. А дежурным катерам немедленно выйти и захватить парашютистов. Добеги до стоянки катеров и проверь!