На фарватерах Севастополя - [31]

А обстановка в порту была сложная. Днем наши корабли бомбила авиация противника, ночью фашисты обстреливали причалы зажигательными снарядами. И все же к 5 часам утра из порта вышел последний транспорт. Капитан–лейтенант Леут на тральщике подошел к борту крейсера «Червона Украина» и доложил контр–адмиралу Владимирскому, что в порту транспортов не осталось. Они выходили в темноте на внешний рейд за Воронцовский маяк, и там их встречали корабли охранения. Около шести часов утра, до наступления рассвета, покинули Одессу и крейсеры, прикрывая от нападения противника уже идущий на Севастополь отряд кораблей и транспортов.

Последними отходили из Одесского порта базовый тральщик нашего соединения «Взрыватель» под командованием капитан–лейтенанта Трясцина и катер командира ОВРа Одессы Давыдова.

Тральщик «Взрыватель» имел особое задание: поставить мины у входа в порт и на внешнем рейде Одессы.

Было свежее октябрьское утро, холодные капли росы тускло блестели на медных поручнях, на крашеных стволах пушек, на ворсинках шинели.

Трясцин с тяжелым чувством смотрел на высокий берег, где в редкой предутренней дымке лежал не так давно прекрасный город и порт. А сейчас он видел разбитые дома, мертвые сады, разрушенные памятники. В порту стояли полузатопленные баржи и катера, искалеченные краны.

Порт опустел. Ни одного транспорта, ни одного буксира, у которого мог еще вращаться винт, не осталось.

— Пора сниматься с якоря, — сказал Трясцин поднявшемуся на мостик штурману Марковчину.

Корабли все дальше уходили в море и стали уже скрываться за горизонтом, когда, закончив свою работу, тральщик «Взрыватель» вышел в открытое море и лег курсом на Севастополь. На палубе и в кубриках корабля были солдаты и морские пехотинцы, которых матросы устраивали на своих койках, поили чаем, и кок в белом колпаке уже который раз выглядывал из камбуза, беспокоясь, все ли накормлены.

Наконец он вышел на верхнюю палубу и, увидев сидящего на корточках щуплого бойца в стеганом ватнике и пилотке, с аппетитом опорожнявшего котелок с макаронами по–флотски, спросил:

— Ну как, пехота, морской харч? Годен к употреблению?

— Да ничего… И у нас на бережку неплохо кормят! — ответил тот весело, приподняв голову от котелка и рассматривая внимательно кока. И затем добавил нараспев: — Пе–хо–та! Ты еще, наверное, дружок, на клотик чай пить ходил, когда я на «Парижской коммуне» трюмным машинистом был.

— Ну, извиняйте! Осечка вышла, своих не узнал! — смущенно ответил кок, в свою очередь разглядывая морского пехотинца. — Может, чаю горячего выпьешь, браток?

— Ну что же, чай — не водка. Можно будет, — ответил пехотинец примирительно и направился к камбузу.

Вот и солнце поднялось уже высоко над Одессой, а фашисты так и не решились наступать. Более того, партизаны продолжали вести огонь и лишь днем семнадцатого октября разведывательные части румыно–фашистских войск, преодолевая сопротивление партизан и минные поля, осторожно вошли в город.

Шестнадцатого октября авиация противника обнаружила в море корабли. Они шли на Севастополь.

Фашистское командование во второй половине дня подняло в воздух всю свою бомбардировочную и торпедоносную авиацию. Ведь армада кораблей растянулась на десятки миль. Крейсеры и эсминцы подошли ближе к транспортам и своим зенитным огнем прикрыли их. А при подходе к мысу Тарханкут корабли и транспорты вступили в зону действий нашей истребительной авиации и пушек береговых батарей. Семнадцать фашистских самолетов не возвратились в этот день на свои аэродромы, их сбили советские истребители. Три вражеских самолета были уничтожены зенитной артиллерией кораблей отряда.

…Как ни форсировал скорость тральщик «Взрыватель», он не мог догнать караван кораблей.

Обнаружив в море одинокий тральщик, самолеты противника пошли на него в атаку. «Взрыватель» открыл зенитный заградительный огонь, но, видимо, фашистские летчики были уверены в быстрой и легкой победе. Забыв об осторожности, они продолжали снижаться. И вот уже один из «юнкерсов» ушел с горящим мотором в воду.

Но два самолета успели сбросить бомбы. Со свистом они врезались в воду, осыпая осколками корабль. Одна из бомб разорвалась вблизи корабля. Заскрежетало железо, тральщик вздрогнул и остановился, потеряв ход.

— Что случилось? — спросил по телефону Трясцин. Из машины сообщили, что от сотрясения заглохли дизели и прекратилась подача горючего.

— Сейчас исправим! — доложил механик.

В наступившей тишине слышно было, как стучат железными ручниками в машинном отсеке.

Время тянулось медленно, видневшийся вдали отряд кораблей снова уползал за кромку горизонта, оставляя над водой лишь верхушки тонких мачт.

Наконец гулко застучал дизель, и Трясцин, облегченно вздохнув, поставил ручки телеграфа «вперед».

И тотчас же сигнальщик доложил: «На корабль идут пять самолетов». Но тральщик уже набрал ход и готов был встретить врага.

— Живем, Марковчин! — весело сказал Трясцин штурману.

Самолеты снова пикируют на корабль. Осколками бомб тяжело ранило рулевого Никонова. Командир, осторожно поддерживая рулевого, сам стал за штурвал. На мостик прибежал военфельдшер с санитаром. Матрос Синюков, потушив полгар в артиллерийском погребе, выскочил на палубу отдышаться.