На этом свете - [65]

Находящиеся в автобусе сотрудники уже закрывали окно, усаживали девушку на место, а та трепыхалась в их крепких руках, как раненая кошка. Тут же оживились журналисты, защелкали вспышки фотокамер. И опять заскандировала толпа:

– По-зор! По-зор! По-зор!

– По местам! В цепь! – заревел командир.

И снова началось. Но толпа, наученная горьким опытом, мгновенно рассыпалась в разные стороны. В кольцо попали человек пять. Их без труда раскидали по автозакам. Снова заверещал громкоговоритель:

– Граждане – расходитесь!

Но что-то уже пошло не так. Почти вплотную к ним подлетел старик-одуванчик и закричал в лицо, брызгая от волнения старческой слюной:

– Что ж вы творите, сволочи?! Вы защищать людей должны, а вы… Полицаи! И есть полицаи! В войну таких вешали без суда! Ох, закончится ваше время! И ваши дети от вас откажутся, и внуки проклянут!..

И снова проснулись журналисты, каждый норовил подлезть поближе, чтобы кадр вышел жирным и вкусным, чтобы можно было продать его подороже.

Взводный коротко кивнул Дюше, мол, принимайте клиента. Переглянулись с Егором, коротко вздохнули…

Когда потащили этого старика, толпа чуть не описалась кипятком. Взревела, как раненое чудовище, всколыхнулась разношерстными щупальцами. И – странное дело – без организаторов, без провокаций и команд люди сплотились, прижались друг к другу, ощерились иглами агрессии и неискоренимой правоты: вровень той, что пульсировала жилками у виска Дюши, Егора, взводного – всех ребят. Эти две правды готовы были вот-вот столкнуться. У Дюши пересохло во рту от секундного замешательства: чья же правда переиначит?

– Сомкнуть щиты! – захрипел взводный.

Лязг металла почти синхронный, отрезвляющий. Опустить забрало, достать дубинку, положить на плечо, чуть присесть.

Толпа испуганно вздрогнула, колыхнулась, но осталась стоять на месте. Момент истины.

– По команде, – уверенно закричал командир, – раз!

Два удара рукояткой по тыльной стороне щита; третий – сверху вниз, разрезая болотный воздух; крик на выдохе и одновременно шаг вперед. Все вместе. Разом. Как на тренировке.

– Два!

И снова: два гулких стука, удар по воздуху, крик – шаг. И еще раз. И еще. Размеренно и неумолимо. Всё ближе и ближе. Только вперед. Всесокрушающий организм, остановить который невозможно, нечего и пытаться. Размеренно и неумолимо. Только так. Психологический эффект огромен. Сражение выигрывается еще до его начала.

Белый цвет Гостиного Двора потускнел, испачкался, словно кляксу размазали по чистому листу. В воздухе запахло страхом и неуверенностью, и еще до того, как люди побежали в разные стороны, Дюша понял, что они победили. Потому что правота – за ними, сотрудниками, за ОМОНом, за «тихарями», за действующей властью. Исчезни она – и все пойдет кувырком. Тогда уже не вшивый митинг – анархия выползет из подворотен, ядовитым желе хлынет на улицы из подвалов и канализаций, утопит в крови город и, как вирус, пожрет страну. Но до тех пор, пока пальцы в состоянии сжимать дубинку, Дюша будет защищать действующий порядок вещей. Этот порядок не плохой и не хороший, с ним легко, спокойно засыпать по ночам.

Напоследок задержали еще человек десять-пятнадцать самых непримиримых. Можно было снять шлем и покурить.

Дюша был уверен, что разбежавшиеся, как тараканы, студентики ничего не поняли своими куриными мозгами. Но зато нутром прочувствовали свою слабость, вязкость, ничтожность. Им бы всё конспекты писать… Суки! На стройке бы поработали! Ручками… Хорохористые такие, мол, море по колено, а побежали так, что на своем же говне скользили. Тот, кто прав, до конца будет стоять, его и поездом не сшибешь.

К автобусу подошел Егор Анашкин. Он вертел в руках резиновую дубинку, а глаза недовольно блестели. Он резво качнулся сначала вправо, затем влево, разминая с хрустом поясницу, сплюнул на мостовую желтую никотиновую слюну.

– Опять зря членами помахали. Тараканьи бега, в натуре…

Егор был прав. Он просто первым озвучил зудящую под кожей неудовлетворенность. Словно бабу всю ночь уламывал, а она под утро чмокнула тебя в щечку и упорхнула домой.

Толпа схлынула, разбежалась, но заведенные руки омоновцев хотели крушить и ломать, сжатому кулаку не хватало чьей-нибудь хлипкой челюсти (мужской, женской – неважно). Почему нет крови на дубинке? За что так обманули резину: поманили доступной черепной коробкой? Вадим Бойко, прапорщик батальона № 2 ППСМ МОБ ГУВД по Санкт-Петербургу, – ты наш герой! Не потому, что врезал какой-то красной футболке; ты просто устал прятать свою звериную натуру. А мы звери, жадные и хищные, мы готовы вцепиться в глотку сетевым хомячкам, чтобы, захмелев от вкуса крови, широко улыбнуться на весь белый свет.

Дюша вспомнил на мгновение армейские годы, голодные и трусливые, вспомнил старшего сержанта Демьяненко. Тот с улыбкой прижигал салагам ладони огоньком сигареты, с довольным хохотом безнаказанности подпаливал им брови дешевой одноразовой зажигалкой. Дюше намертво впечатался в память ее оранжевого цвета щелчок. Цвет-звук страха и ненависти к самому себе. А потом Дюша сам стал старослужащим и под дембель лупил молодых без жалости и раскаяния. Без ненависти и без радости. Без садистского сладострастия. Просто иначе его собственный год бессонных ночей и унижений оказался бы прожитым зря.