На ёлке постмодернизма - [2]

Шрифт
Интервал

Однако у нас, в отечественном дыму картина куда как другая. И Вячеслав Курицын прав--только ленивый покуда не произнес слово "постмодернизм" (или--пост-история). Но это... скажем, тоже очень старая история. В свое время такая же участь была уготована многим словам, так и оставшимся в области смутных предположений и изматывающе-однообразных суждений. И то сказать, сколько раз в связи с поползшими было среди "теть" (выражение В. Топорова) слухами о "постмодернизме" было сказано или написано о "цитировании"? О "всеядности"? О "бессилии", "эклектизме"? О "техницизме"? Наконец, о попрании "ценностей", "нравственного" и "духа"? Ответить на этот вопрос мне не представляется возможным.

За исключением нескольких статей, помещенных к тому же в специальных изданиях (или же более обстоятельных, нежели газета), все, что говорилось и продолжает говориться об этом предмете в критических статьях совершенно не обязательно и более того, напоминает разговоры о биржевых операциях с ценными бумагами в очереди за получением денежной компенсации. Тон и словарь тот же. Но давайте выйдем на мгновение из очереди (уверяю, нас не забудут, нас впустят!). И, слегка поумерив поток шипящих, припомним, что существуют, кстати, и сонорные, которые также хороши в речи... Вспомним и признаем, что если мы избираем эту очередь, как единственную форму нашего существования и если блаженносладостными остаются возможности утверждения себя в подавлении другого во имя чего-то, то слова Троцкого, утверждавшего, что "каждый правящий класс создает свою культуру и, следовательно, свое искусство" окажутся как нельзя более кстати. Потому как тотчас представится очевидная ____________________ 1 Название основополагающей работы французского философа Жака Деррида. вещь: вопрос состоит в том, чтобы "отстоять" от постмодернизма некую культуру, некое искусство, иными словами отстоять дискурс власти, а вместе с тем и мир, который создается в этом дискурсе картиной полностью упорядоченной иерархии с помощью проверенного оружия, как пишет Брайен Массуми, оружия, которое есть:

ограниченное распределение (определения исключительного

набора свойств, обладаемых каждым термином в противо-отличие

от других--logos, закон) и иерархическое ранжирование (мерой

степени совершенства самоподобия в отношении к высшему

стандарту, человеку, богу или золоту: ценности, морали).

Modus operandi--такого процесса негация. Х = Х = Х = не

Y,--идентичность, сходство, истина, справедливость и

отрицание. 2

Что правомерно назвать точно сформулированной логикой Аппарата, отстаивающего главное: конструкцию Нормы, позволяющей Аппарату существовать, поддерживая наиболее выгодную для него картину мира, а, стало быть, поддерживая не только идеологические, но и материальные практики, следующие из первых. Тем самым поддерживая контроль над изменением смыслов базисных для человеческого существования структур--времени и пространства. Тогда как говорить о них, означает говорить о политике тела, поскольку восприятие и конструирование времени/пространства происходит именно в точке "соприкосновения" тела с реальным, --точка эта вне артикуляции. Не потому ли такое изобилие реакций в последнее время вызывает у большинства широкое обращение культуры непосредственно к сферам телесной активности, что за этим стоит изменение а) осознания тела себя, как иного, б) собственно телесного пространства, трансгрессия границ (которые были ему предписаны властью) дисциплины, через инфразаконность которой, как писал Фуко, проявляется власть Нормы. Нарушение территории--детерриториализация; разрушение прозрачно-проницаемого пространства контроля в усложнении общества, начинающего постигать возможности иных моделей,--многое другое изоморфно тому, что происходит непосредственно в политике репрезентации, управлявшей или еще управляющей культурой. Здесь уместно было бы упомянуть о древнем праве--patria potestas, в рамках которого отец, глава семьи, полностью распоряжался жизнью как своих детей, так и рабов--"я тебя породил, я тебя и убью". Однако слову возвращены привилегии, присвоенные во "имя вещи", "истины".

Главное же,--изменились формы репрезентации времени и пространства. Из единонаправленных, однородных, они стали неожиданно дискретными, дисконтинуальными, полиморфными, к тому же размывая четкое и устойчивое различие, разделявшее их в классическом дискурсе картезианской технологической парадигмы, определявшего человека (субъект или "когито") единственным обладателем разума в природе, подчинение/присвоение которой является одним из магистральных человеческих проектов.

В какой-то недавней (к сожалению не помню автора/авторов) статье/статьях мне снова довелось встретиться с популярной сентенцией, истоками которой, бесспорно, является "Легенда о Великом Инквизиторе" Достоевского--я отмечаю это лишь для того, чтобы сразу же напомнить суть самой проблемы: свободы и несвободы. Автор пишет о том, что проблема заключается вовсе не в том, чтобы обрести свободу, но в том, чтобы эту свободу вынести (политики всегда обожали риторов). И каковое выражение, мне кажется, следует понимать в качестве: осознать, понять или же, точнее,--стать. Но стать "свободой" означает устранить вообще из сознания подобную оппозицию. Тем не менее, это спрашивание полагает по меньшей мере еще один вопрос: "что же дает свобода, в чем ее полезность?"(политика питается разочарованием риторов). Мераб Мамардашвили на этот вопрос ответил по обыкновению кратко и отчетливо--"Свобода дает свободу, то есть, свобода производит свободу, и все." Больше ничего. Тогда как же быть сознанию,--спрашивает Гегель,--нашедшему в полезности свое понятие? Полезность, однако не есть непосредственная и единственная действительность предмета, продолжает он, а свершение отнятия предметности у полезного в себе (свобода производит свободу) проистекает в действительный переворот ____________________ 2 Gilles Deleuze - Felix Guattari, A Thousand Plateaus, University if Minnesota Press, Minneapolis, 1987, стр. xii. действительности, в новое формообразование сознания--абсолютную свободу.3 В которой сознание открывает для себя бытие иного.


Еще от автора Аркадий Трофимович Драгомощенко
О песке и воде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Фосфор

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Устранение неизвестного

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Воссоединение потока

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Китайское солнце

Очередная "прозаическая" книга Аркадия Драгомощенко "Китайское солнце" (прежде были "Ксении" и "Фосфор") — могла бы назваться романом-эссе: наличие персонажей, служащих повествованию своеобразным отвердителем, ему это разрешает. Чем разрешается повествование? И правомерно ли так ставить вопрос, когда речь идет о принципиально бесфабульной структуре (?): текст ветвится и множится, делясь и сливаясь, словно ртуть, производя очередных персонажей (Витгенштейн, Лао Цзы, "Диких", он же "Турецкий", "отец Лоб", некто "Драгомощенко", она…) и всякий раз обретая себя в диалогически-монологическом зазеркалье; о чем ни повествуя (и прежде всего, по Пастернаку, о своем создавании), текст остается "визиткой" самого создателя, как арабская вязь.


Расположение в домах и деревьях

Роман Аркадия Трофимовича Драгомощенко (1946-2012) – поэта, прозаика, переводчика, активного участника ленинградского самиздата, члена редколлегии машинописного журнала «Часы», одного из организаторов независимого литературного «Клуба-81», лауреата Премии Андрея Белого (1978).


Рекомендуем почитать
Ателье

Этот несерьезный текст «из жизни», хоть и написан о самом женском — о тряпках (а на деле — о людях), посвящается трем мужчинам. Андрей. Игорь. Юрий. Спасибо, что верите в меня, любите и читаете. Я вас тоже. Полный текст.


23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!


Не говори, что у нас ничего нет

Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Земля

Действие романа «Земля» выдающейся корейской писательницы Пак Кён Ри разворачивается в конце 19 века. Главная героиня — Со Хи, дочь дворянина. Её судьба тесно переплетена с судьбой обитателей деревни Пхёнсари, затерянной среди гор. В жизни людей проявляется извечное человеческое — простые желания, любовь, ненависть, несбывшиеся мечты, зависть, боль, чистота помыслов, корысть, бессребреничество… А еще взору читателя предстанет картина своеобразной, самобытной национальной культуры народа, идущая с глубины веков.


Жить будем потом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.