На двух планетах - [15]

— С удовольствием, но кто же останется с Зальтнером?

— Ему нужно теперь поспать. А потом мы должны устроить их по другому. Мы переведем их обоих в одну комнату, в самую большую часть ее и две прилегающие к ней комнаты не будут соединены с абарическим полем, — туда мы поставим их кровати и снесем все их вещи, чтобы эти баты могли жить в привычных для них условиях. А в другой части комнаты мы сможем регулировать силу тяготения и, таким образом, свободно двигаться и, без помехи, быть подле батов и изучать их.

— Хорошо, — сказала Зэ, — но, прежде чем вы усыпите моего бедного бата, я должна еще немного с ним побеседовать.

Она обратилась к Зальтнеру и постаралась как можно яснее растолковать ему, что один из его товарищей спасен и что скоро он его увидит. Потом ей удалось узнать у Зальтнера имя этого товарища и несколько нужных ей немецких слов, которые она тут же затвердила, В то время, как ее большие смеющиеся глаза смотрели на Зальтнера, Хиль приблизил руку к его лицу и сделал несколько мерных движении. Глаза Зальтнера закрылись. Сначала перед ним как будто еще светили два сияющих солнца, потом он уже не зная, глаза ли это Зэ, или две луны Марса, — и скоро безгрезный сон охватил его.

VII НОВЫЕ ЗАГАДКИ

Грунте очнулся от своего беспамятства в комнате, устроенной точно так же, как та, в которой помещался Зальтнер, так как обе они принадлежали к числу комнат, предназначенных для временного пребывания гостей, приезжающих с Марса на земную станцию. С ложа Грунте тоже ничего не было видно, кроме больших окон, за которыми колыхалось море, и ширмы, скрывающей остальную часть комнаты. Эта ширма была украшена ночным ландшафтом Марса с его двумя лунами: излюбленный художниками Марса световой эффект. Кроме того, на переднем плане ландшафта изображены были две фигуры, одна из которых указывала вдаль на особенно ярко светящуюся звезду, а другая рассматривала сильно увеличенное, точно на экране проекционного фонаря, изображение этой звезды.

Грунте старался собраться с мыслями. Он лежал в теплой комнате, на удобной постели, в незнакомой ночной одежде. Никакой боли в ноге он уже не чувствовал, но не мог пошевельнуть ею, так как на нее была наложена неподвижная повязка. Он был очень слаб, но мысли были ясны, и никакого недомогания он уже не ощущал. Он мог свободно двигать головой, руками и верхней частью тела. Итак, значит, после падения в море, он был спасен. Но где же он теперь и кто спас его? Не попал ли он все-таки на остров и не являются ли островитяне его спасителями? Кто они и чего мог он от них ожидать? На этом вопросе сосредоточились все его мысли.

Он пошевелил руками, проверил дыхание, пощупал пульс, прислушался к шуму моря, — все явления природы не изменились, он несомненно находился на Земле, и все же существа, живущие здесь, не могли быть людьми. Его одежда, простыни, покрывала были сделаны из совершенно неизвестной ему ткани, и по ним Грунте не мог судить о том, кто приютил его. Но оставалась еще картина. Что было на ней изображено? Нельзя ли по ней разгадать, в чьей власти он находится?

Обе фигуры на картине изображали, по видимому, существа человеческой породы. Стоящая фигура, указывающая на звезду, представляла собою идеальный облик женщины, с поразительно большими глазами. Над ее головой мерцало своеобразное сияние. Был ли это символический образ, увенчанный ореолом? По ее одеянию, насколько вообще можно говорить о нем, трудно было сделать какие-либо выводы, — оно могло всецело зависеть от причуды художника. Сидящая спиной к зрителю фигура, рассматривающая изображение звезды, была одета в какой-то металлический панцирь. Представляли ли эти фигуры жителей полярного острова? Но сам ландшафт не был похож ни на один из земных ландшафтов. Значит, это было воспоминание о далекой родине жителей полюса. А если это так, то ведь две луны могут быть только на Марсе…

Значит, полюс населен обитателями Марса! Эта мысль уже являлась Грунте, когда он с воздушного шара рассматривал остров с его сооружениями и необычайной картой Земли. Но Грунте отстранил тогда эту мысль, как слишком фантастическую; он не хотел допускать таких неправдоподобных гипотез, пока еще мог надеяться на другое объяснение. Но когда шар был увлечен ввысь какой то необъяснимой силой, невольно снова пришлось вернуться к этой гипотезе. И теперь это чудесное спасение, эти странные ткани, эта картина!.. И какую же звезду наблюдали на этой картине? Он напряженно всматривался в увеличение этой звезды. Ярко освещенный узкий серн, остальная часть диска в тусклом полусвете, и эти темные пятна, и эта белизна на полюсах, — сомнения нет, это Земля! Такой должна — она казаться с Марса при большом увеличении; узкий серп, — часть земли в ярком солнечном свете, все остальное слабо освещено луной. Грунте уже не мог отказаться от мысли, что он у марсиан, — гость ли, пленник-ли, — как узнать?

Как же могли марсиане оказаться на Земле? На этот вопрос Грунте не мог ответить. Но если допустить эту возможность, то все остальные явления становились вполне понятными — и чудесное строение острова, и странное влияние, воздействовавшее на шар, и спасение, и устройство комнаты… Несомненно, гипотеза о жителях Марса была самой естественной,