На другой день - [29]

При свете фар все было видно: кипящая на морозе река стремительно несла свои черные с белопенными гребнями волны; они накатывались на прибрежный зернистый галечник и смывали с него наледь; но чуть камешки оставались на сухом, как вновь сверкали тонкой ледяной коркой. Река то отходила прочь, обнажая гальку и валуны, крупные, как пушечные ядра, то наступала на берег, и тогда на зыбкой волне проплывали, позванивая, льдины, скрывались за пучком света во тьме. А над водой, задевая о гребни волн, тянулись космы тумана, серого, сырого, слепящего. Павел Иванович смахнул иней с ресниц и бровей, прислушался — река клокотала на шиверах, хлестала то справа, то слева о прибрежные камни, с ревом мчалась вперед, разрывая туман. И только, казалось, не могла выговорить человеческим языком: "Не покорюсь стуже, пройду!"

— Сколько силы! — прошептал вернувшийся от машины Гоша.

— Силы много, — раздумчиво сказал Дружинин. Снова прислушался: шум, плеск, рев. Все, что есть на пути, снесет такая стихия. — Хорошо, что показал, Гоша, поедем.

Долго стлалась под радиатор машины зимняя укатанная и слегка припорошенная дорога. Наконец из тумана пробились расплывшиеся кляксы огней, сбоку показался угол заиндевелого дома. Замелькали бледные силуэты заводских корпусов.

Когда ехали мимо заводоуправления, Павел Иванович заметил тусклый огонек в угловом окне второго этажа, в директорском кабинете. Значит, Абросимов еще не уходил домой, работает. Наверно, звонит и звонит, пытаясь связаться с Москвой. Если моторы не удастся получить на этой неделе, обе драги перейдут выпуском на январь, годовой план будет сорван. А знает ли Михаил Иннокентьевич о возможном наводнении?

— Домой? — опять спросил Гоша.

— Нет, к подъезду заводоуправления.

XVII

Работу агитатора Людмила начала с того, что пошла знакомиться с избирателями. Ей казалось, что на обход пяти домиков, выделенных Антоном Кучеренко (руководитель агитколлектива Дружинин куда-то исчез), потребуется час-два, ну, от силы один вечер.

А она потратила два вечера и во всех квартирах еще не побывала. Во-первых, участок достался дальний, окраинный, чуть ли не у квасоваренного завода, во-вторых, не могла же она забежать впопыхах в квартиру, переписать, как овечек, живых, всем интересующихся людей и стучать в дверь по соседству: открывайте, идет агитатор. Кое с кем пришлось поговорить о самих выборах в Верховный Совет, кой от кого принять поручения. Старик со старушкой спрашивали, не пошлют ли за ними с избирательного участка хотя бы лошадь, до войны они ездили голосовать на машине; инвалид Отечественной войны просил похлопотать в собесе насчет протезов, слышно, делаются такие, что прицепил их, обулся и пошел, как Мересьев, на танцы. Избирательница Полина Ельцова не обращалась ни с какими просьбами, но у нее Людмила задержалась чуть ли не до полночи.

…Из общего холодного коридора в деревянном барачного типа доме Людмила постучалась в крайнюю справа дверь и вошла. Маленькая, только повернуться, прихожая, слева — отгородка для кухни, там стирала белье молодая полная женщина, прямо — вход в комнату, занавешенный черным драпри, из-за полотнищ драпри выглядывали две пары детских бойких и любознательных глаз.

— Здравствуйте, я агитатор, — громко сказала Людмила, уже привыкшая ориентироваться в незнакомой обстановке.

— Пажа-алуйста! — мягко и ласково, с московским выговором на "а" протянула хозяйка, распрямляясь и обтирая подкрученным рукавом халата мокрый от пота лоб. — Извините, что у меня беспорядок.

— Что вы, что вы!

— Придешь с работы — новая работа, по дому. И то надо сделать, и другое успеть.

— А вы продолжайте, — посоветовала Людмила, видя, что расторопная хозяйка положила в ванну недостиранное белье и смывает с рук мыльную пену. — Я быстро, сегодня мне только познакомиться и занести в список.

— Сегодня можно бы и не стирать, — снова заговорила та, — найдется, что в бане переменить, да не люблю, когда в доме валяется нестираное белье. Духа не переношу! — И она звонко, с мелодичностью колокольчика засмеялась; среди белых ровных зубов ее в правой стороне сверху обнажился маленький золотой; казалось, он-то и звенел колокольчиком. Заметив, что гостья вынула из кармана пальто карандаш и вдвое сложенную тетрадку, неумолчная женщина предложила Людмиле проходить в комнату. — Там у меня стол и чернила, там вам будет удобнее.

— Да вы не беспокойтесь, я умею и так, — отказалась Людмила и смутилась, потому что никак не могла развернуть окоченевшими пальцами тоненькую тетрадку и пристроить ее на муфте.

— В таком случае, прошу сесть. Толя, Алеша, несите тете-агитатору стул, живенько!

Тотчас два паренька, одинаковые ростом, в одинаковых вельветовых курточках, не столько помогая, сколько мешая друг другу, появились со стулом, поставили его в тесной прихожей и сбегали принесли сплетенную из разноцветных лоскутков подстилку.

— Спасибо, ребятки, — поблагодарила Людмила.

— Пажа-алуйста, — ответили они в голос и, как мать, с растяжкой на "а". Постояли, дожидаясь, когда гостья сядет, и скрылись в комнате, будто растаяли.

— Хорошие мальчики, — похвалила Людмила и мельком взглянула в сторону коридора, не следят ли опять из-за ширмы. — Вежливые, послушные.