На другой день - [22]
Снова оживилась Людмила только на улице, когда вышла проводить заспешившую Клаву.
— Прелесть-то какая! — воскликнула она, показывая на пушистые заиндевелые тополя. Деревья стояли, не шевелясь и тускло поблескивая на лунном свету белым с синевой убранством, рядами снежных облаков уходили в глубь широкой пустынной улицы. Изредка улицу пересекали грузовики с зажженными фарами; когда свет фар попадал на угловой тополь, он вспыхивали сверкал, как театральная люстра.
— А на душе все равно темень, — вздохнув, сказала Клава. И зарылась в воротник шубы лицом.
— Ты что, Клавдия! — упрекнула ее Людмила. — Что у тебя за настроение?
— Не знаю.
— Может, Горкин тебя обидел?
— Я его, можно сказать, и не вижу. Как пошла канитель на заводе, он и дома-то редко бывает — в цеху и в цеху.
— А все же?
Клава обернулась к подруге и, будто испугавшись, проговорила быстро:
— Нет, нет! Он мне ничего плохого не делает, жаловаться на него, значит, лгать.
Распухшие от куржака тополя обдавали холодом. Холодным светом заливала улицу полная, обведенная желтым кругом луна. Ни души. Морозно и тихо. И только вдали, за рекой, в заводском районе, грохотало, настукивало да как бы фоном стлался густой несмолкающий гул. На окраине почти не было огней — там они мерцали, как звездная россыпь.
— Сколько их! — останавливаясь сама и удерживая Клаву, сказала Людмила. — И где огни, шум, там люди. Что-то делают, о чем-то говорят, чему-то радуются. Тебе нравится ночной город в огнях?
Клава не ответила.
— Видишь вспышки? Это на нашем заводе, работают электросварщики. Все, что они сделают, завтра мы подсчитаем, увидим их работу, как в зеркале. Иди, Клавдия, к нам, у нас требуются по твоей специальности.
— А дома? — вздрогнула Клава. — Нет, нет, Максимка у меня часто болеет, я не могу оставить его одного.
Наскоро попрощавшись, она побежала к трамвайной остановке, взметая подшитыми валенками снег. „Несчастливая, — сочувственно подумала Людмила. — Никогда-то она ни на что сама не решится. — И вдруг спохватилась. — А чем счастливее я?“
Однако убедить себя в обреченности в этот вечер Людмила не могла. Она шла под белыми от куржака тополями, а ей казалось, что идет по цветущему саду. И для кого вся эта красота? Для людей же, для нее с Клавой, для них существуют эти лунные ночи. Значит, надо жить, — сколько можно страдать! — жить, защищая себя и других…
Собственно, себя Людмила не считала слабой и беззащитной. Она не сидит дома, не дремлет сонно, а думает, делает, двигается — живет. Вот сейчас возвратится домой и вымоет перед сном Галочку, примется шить, утром чуть свет — на завод; за день придется побывать в коммунальном банке, на городском совещании бухгалтеров, вечером, если ничего не изменится, — семинар.
Она довольна, что у нее так много работы: и дома, и на заводе, и… теперь будет еще на избирательном участке. Пусть только скажут скорее, куда идти, на какую десятидворку, она сумеет и там, потому что у нее есть руки, ноги и голова…
Легко, свободно жил Дружинин попервоначалу у стариков Кучеренко.
Утрами старики поднимались рано. Ильинична вершила свои кухонные дела, Григорий Антонович или бесцельно перебирал слесарный инструмент, скопленный за долгие годы и хранившийся в деревянном ящике в прихожей, или топтался от нечего делать на кухне, ворчал из-за всякого пустяка на старуху. Заслышав, что просыпается Павел Иванович, Кучеренко делал знак бровями Ильиничне, чтобы та поторапливалась с завтраком, и сам расставлял по столу тарелки, блюдца, стаканы.
Завтракали и ужинали они вместе. Одинокий квартирант отдавал им продовольственные карточки — литер А, — кроме того, щедро платил, и они кормили его всем, что можно было купить в закрытом распределителе и коммерческом магазине.
За столом старик любил покалякать с бывалым и знающим человеком о текущем моменте, — как там залечивает нанесенные раны Ленинград, город-герой, что хотели бы сделать с побежденной Германией Соединенные Штаты; после этого заводил разговор про самое для него дорогое — завод, о порядках на нем и непорядках. Особенно страстно говорил, конечно, о непорядках, — виновато руководство, слабоват товарищ Абросимов.
На завод они отправлялись вместе. Иногда пешком, а чаще всего на машине, которую вызывал заместитель директора. По пути старый мастер опять заводил разговор о заводе, о городе, показывал на жилые дома, в которых хоть скобка дверей да сделана его руками, при этом упоминал, в каких годах здания возведены и что за люди — итээры, токари, сборщики — в них теперь проживают. Заканчивал с непременным упоминанием: „Теперь-то не так, как раньше, теперь, при Абросимове, мало строим, не то руководство“.
Своей близостью к заместителю директора, бывшему комиссару, Кучеренко гордился. Перед знакомыми на заводе — а кто там ему не знаком! — он любил щегольнуть, что живет с квартирантом душа в душу, хлеб, соль — все пополам. „Укладываемся иной раз спать и решаем, какую задачу поставить перед народом на ближайший период времени. Говорю: "Металлизация — чем не задача?" "Правилен, — говорит, — твой, Григорий Антонович, взгляд".
Еще в те первые дни старый мастер пытался зазвать Дружинина в свой ремонтно-механический цех. Павел Иванович просил обождать — надо хотя бы разобраться в бумагах, которыми набиты ящики письменного стола. Но однажды Кучеренко сам приказал шоферу остановиться перед пропускной будкой в завод:
Многослойный автобиографический роман о трех женщинах, трех городах и одной семье. Рассказчица – писательница, решившая однажды подыскать определение той отторгнутости, которая преследовала ее на протяжении всей жизни и которую она давно приняла как норму. Рассказывая историю Риты, Салли и Катрин, она прослеживает, как секреты, ложь и табу переходят от одного поколения семьи к другому. Погружаясь в жизнь женщин предыдущих поколений в своей семье, Элизабет Осбринк пытается докопаться до корней своей отчужденности от людей, понять, почему и на нее давит тот же странный груз, что мешал жить и ее родным.
В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна». «По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих». «Прекрасные и проклятые».
Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.
В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?