На дорогах Афганистана - [66]

Несколько любезных служащих внимательно выслушали мой рассказ о мосте, о параде, о танках и стальных клиньях, которые должны были играть роль гидравлических домкратов. В ход пошли телефоны. Результат переговоров сказывался лишь во все более почтительном отношении к моей персоне. Образцы клина и прокладок переходили из рук в руки, от одного письменного стола к другому, вызывая всеобщее одобрение. Лишь по истечении двух часов директор, человек приятной наружности, задал мне два вопроса, к ответам на которые я абсолютно не был готов:

— Кто будет платить за работу и кто даст сталь?

Я возвратился в свое министерство и повторил вопросы Матину. Через два дня я получил задание найти подходящий материал среди металлического лома. Через три дня лом поступил на Джангалак, через пять — приступили к производству клиньев, которое продолжалось ровно две недели.

Тем временем работы по бетонированию подходили к концу. Доставленный на нескольких машинах готовый бетон заполнил промоину. Щель между быком и фундаментом я залил довольно прочным раствором. Из-за отсутствия досок пришлось соорудить специальный глиняный вал, чтобы вводить бетон под давлением. Все дни я проводил под мостом. Где-то подспудно возрастал страх перед позорным провалом. А что, если фундамент уйдет в грунт?

До парада оставалось всего десять дней.

Что делать? Ставить подпорки? На подмытой, растрескавшейся плите? Или раздробить плиту, вынуть сотни кубических метров шлака и поставить подпорки прямо на грунт? А каким он будет, этот грунт? Мучили десятки вопросов.

За три дня до праздника, убедившись, что бетон достаточно затвердел, я сам заложил клинья между быком и поперечной спайкой балок пролета. По четыре двойных клина с каждой стороны.

С помощью двух нивелиров с полосками миллиметровой бумаги внутри, один из которых укреплен на быке, а другой — на балке, я должен был контролировать степень смещения.

Не менее меня взволнованные солдаты схватились за молоты. Первые удары прозвучали тихо и глухо. Клинья совмещались почти без сопротивления. Прокладки положения не улучшили. Расстояние между быком и пролетом увеличивалось.

Я с тоской наблюдал в люнет нивелира, как фундамент миллиметр за миллиметром поднимается вверх. Это означало, что он дает осадку, ибо в люнете получается перевернутое изображение.

Около двенадцати я объявил обеденный перерыв. Для всей бригады был приготовлен чай. Моя чашка стояла на плоском камне, который вот уже много дней подряд служил мне стулом, столом и даже чертежной доской. Близкий к состоянию душевного кризиса, я погрузился в мрачные размышления. Столько сил и энтузиазма было вложено в этот чертов мост, и вот теперь грозит полное фиаско. Я повернулся спиной к сидящим на корточках солдатам. Мне было неприятно ловить на себе их вопрошающие взгляды. Попросту не было сил делать вид, что все идет как надо. Низко склонившись над чашкой, я прихлебывал свой чай. И вдруг за спиной услышал:

— Сташек, привет! Как дела?

Голос, без сомнения, принадлежал Властину Новаку, чешскому инженеру-дорожнику. Мне был симпатичен этот милый уроженец Брно, я любил его за легкий, веселый нрав и острый ум, но какого черта его принесло теперь сюда?

Чех мгновенно угадал мое настроение. Схватил брошенный солдатами молот и ударил по одному из клиньев. Краем глаза я заметил, как Властин потешно покачал при этом головой.

— Это не твоя вина! — крикнул он. — Ты все делаешь правильно. Виноват тот балбес, который ставил мост.

— Это уж точно, холера его возьми!

— Что, уходит в грунт?

— Не говори, уже на четыре сантиметра.

— Так ты бей, пока не остановится.

— «Остановится!» У меня уже нет прокладок.

— Сделай новые.

— Оставь меня! — буркнул я.

— Салам алейкум, инженер-саиб! — Надо мной склонилось улыбающееся лицо Алама. — Не надо нервничать.

Этот еще откуда взялся со своими утешениями!

— Обед кончился. За работу! — крикнул я солдатам, хотя не прошло еще и получаса.

Люди не торопясь заняли свои места, и вновь раздался стук молотов. Я велел принести чай для Властина и Алама. Разговор зашел об участке дороги от Чари-кара до Пули-Матана, на котором работали мои собеседники. Немного непременных жалоб на ужасную жару, немного — на организацию работы, нехватку оборудования, ну и, разумеется, самая подробная взаимная информация о сроках пребывания в Афганистане.

Принимая участие в беседе, я ни на секунду не переставал прислушиваться к ударам молотов. И вдруг мне показалось, что они стали более короткими и гулкими. Я медленно приподнялся, боясь ошибиться. Ну да, гак и есть! Колени мои слепка задрожали.

— Тяжело идет! — объявил кто-то из солдат.

— Ну, давайте еще! — крикнул я и подскочил к нивелиру.

Прибор впервые фиксировал минимальный подъем пролета.

— Властин, посмотри в другой нивелир! — почти завопил я. — А вы бейте сильней!

Солдатам передалось мое возбуждение. Они работали молотами с удвоенной энергией.

В состоянии крайнего нервного напряжения мы рассматривали видимые в люнеты клеточки миллиметровой бумаги.

— Больше не уходит, — объявил Властин.

Пролет поднялся еще на два миллиметра, когда мне доложили, что основания клиньев расплющиваются, но сами клинья не трогаются с места. Я почувствовал огромное облегчение.