На дорогах Афганистана - [37]

На импровизированной эстраде наступило некоторое оживление. Зазвучал неокрепший детский альт, ломаясь и переходя вдруг в высокое сопрано. Ему вторила музыка. Красивый худенький юноша с огромными подкрашенными глазами стал исполнять танец. Мягкие, женственные движения рук, головы и бедер удивительно напоминали искусство индийских танцовщиц. Плавно перемещались в воздухе маленькие узкие кисти рук; ноги были почти неподвижны. На совсем еще детском хорошеньком личике — выражение печали и сосредоточенности. Танец мальчика просто очаровал меня.

Утром шоферы приготовили нам маленький сюрприз. Картина баглапского бассейна и тенистого садика Гумелей, мысль о домашнем венгерском обеде ушли куда-то далеко. Саид печально сообщил нам, что ехать нельзя, что машина Раима сломалась. Бальта тяжело заболел, да и вообще грузовик не в счет, а Абдулла уже уехал в Мазари-Шариф за провиантом для солдат. Неприятная весть настигла нас в «канцелярии» за картами.

— Ну что ж, проведем праздник здесь, — сказал Бронек с невозмутимым спокойствием.

Бесстрастное и вполне деловое высказывание Бронека заставило Якубовского вскочить с места.

— Надо звонить в Мазари-Шариф или идти к начальнику!

Зыгмунт предложил было уехать на автобусе. Саид все с тем же покорным выражением лица по мере надобности давал пояснения: мудир уехал в Кабул, начальник — с визитом у губернатора, автобусы в джашн не ходят. При этом он разводил руками, а затем складывал их на груди, печально глядя на нас.

— Хорошо, Бальта болен, ну а машина его в порядке? — рискнул спросить я.

— Машина-то в порядке, да она без шофера…

— Я поведу, — решительно заявил я и, заметив недоумение коллег, отчаянно соврал. — На таких грузовиках я проехал не одну тысячу километров.

— Отдаете ли вы себе отчет в том, что значит переезд на таком транспорте через «Фисташковые горы»? — выступил Зыгмунт.

— Разумеется. Впрочем, кто боится, тот может не ехать.

Не откладывая дела в долгий ящик, я отправился к Бальте. В этом молчаливом, серьезном на вид человеке я интуитивно угадывал друга. И все же следовало ожидать решительных протестов, а может быть, и категорического отказа. Где-то в глубине души я даже надеялся на это. Тогда волей-неволей пришлось бы отказаться от наших праздничных планов, что было бы воспринято всеми как неизбежная необходимость.

К моему удивлению, Бальта, не говоря ни слова, дотянулся до висевшей у него над головой блузы и протянул мне ключ. Думал ли он, что я не сумею тронуться с места, желал ли мне аварии или действительно доверял, — так и осталось тайной.

Самой большой помехой оказался Рамазан. Этот толстощекий помощник Бальты поймал меня в саду, стал на колени и начал умолять, чтобы я отказался от своего рискованного замысла.

Я прервал его, спросив, исправны ли тормоза.

— Все в порядке? Тогда едем.

Теперь в игру вступило самолюбие. Видя, что решение мое непоколебимо, килинар спросил плаксивым голосом, возьмем ли мы пассажиров.

— Конечно, возьмем.

Кузов должен быть напружен, тогда машина будет устойчивее и ее не так сильно будет трясти.

Рамазан поспешно удалился в сторону базара.

Я вышел на улицу, чтобы осмотреть машину, которая могла оказаться моим врагом или другом. Восьмитонный «зил» с четырехскоростной коробкой скоростей и пневматическими тормозами имел вид весьма потрепанный. Некрашенный со времен заводской сборки, он сохранил следы многочисленных дорожных происшествий. Лишь шины, видимо недавно замененные, были в превосходном состоянии. Я включил зажигание. Прогретый на солнце мотор тут же заработал чисто и ровно. Машина тронулась. Тормоз! «Зил» Замер на месте. После этой маленькой проверки, заметно поднявшей мое настроение, я вернулся домой.

Но здесь выяснилось неожиданно, что Бронек с удовольствием проведет праздник в саду на лежанке. Вжеснёвскому пришло в голову совершить прогулку пешком по окрестностям — он сделает чудесные кадры. И только Конрад выразил желание делить со мной и злую и добрую долю. Бывший офицер саперных войск не страшился опасностей и происшествий.

Около двух, сразу после легкого обеда, мы заняли места в шоферской кабине. Нас провожала целая толпа. В последнюю минуту ко мне подбежал Рамазан и жалобно попросил:

— Пожалуйста, потише, инженер-саиб!

— Хорошо, хорошо, Рамазан. А где же твои пассажиры?

Он указал рукой на пересечение нашей улицы с шоссе и поспешно влез в кузов.

Мы уже тронулись, когда на подножку вскочил Раим. И пока мы ехали двести метров до поворота, я выслушивал советы, которые он шептал мне на ухо.

Желающих ехать оказалось человек двадцать, и все с солидным багажом — мешками с зерном, мукой и прочими довольно объемистыми тюками. Хотя машина не была заполнена и наполовину, нагрузка все же получилась порядочная. Я терпеливо ждал, когда закончится посадка.

Впервые в жизни я услышал обращенное ко мне «Бурубахайр!» Рамазана, и мы тронулись. Все шло хорошо. До самого перевала я знал почти каждую выбоину на дороге. За несколько последних недель мне приходилось ездить по этой трассе по крайней мере два раза в день. Трудности начинались только за перевалом. Весь отрезок дороги через «Фисташковые горы» я решил проехать на второй или первой скорости.