На дне морском - [8]
— Вот то-то и хорошо, плотнее к палубе прижимать будет. Без этого нельзя. А тяжесть их только наверху держать приходится, в воде все как рукой снимет. Ну, ладно… Повесили, закрепили. Коляда надел мне на голову медный пудовый шлем и ключом зажал на болтах гайки. Чувствую, жарко становится. «Скорее бы, думаю, в воду, там полегче будет». Выбрался я на висевший за кормой трап. Коляда смочил иллюминатор, чтобы в воде не потел, дал команду, и матросы начали качать на помпе. У меня в шлеме задышал воздух.
«Можно?» — спрашивает Коляда.
«Давай»,- говорю.
Завернул он мне иллюминатор, стукнул ладонью по медной голове, что означало «готово», и я стал спускаться по ступенькам трапа. Вода вокруг зашумела, забурлила и с каждой ступенькой все сильнее отрывала меня от трапа. Спустился я по грудь, вытравил почти весь воздух, взялся за спусковой конец, обвился вокруг него ногами и быстро, как мог, пошел вниз. Давление так резко увеличивалось, что у меня сильно заболели барабанные перепонки, словно кто на них пальцами надавил. По правилам надо остановить спуск и подождать, пока выравняется давление, но куда ж тут останавливаться? Течение начнет трепать, оторвет от конца и хорошо еще на поверхность выкинет, а то зацепишься где-нибудь шлангом или сигналом, и будет тебя мотать, пока душу не вымотает. Спускаюсь, а сам кричу, глотаю слюну, чтобы ослабить давление на перепонки, и вот уж вижу — нос парохода показался. Преодолел последние метры и упал на палубу за фальшборт. Здесь течение слабое, и мне сразу стало легче.
«Ну что там?» — спрашивает по телефону Матвеич.
«Подожди,- говорю,- дай дух перевести».
Оттого, что я мало держал в костюме воздуха, у меня закружилась голова и на лице выступил пот. Провентилировав скафандр, отдохнул немного, стал осматриваться. Вижу, пароход лежит носом против течения. Цепь и якорь целы, труба на месте, только вентиляторов не видно, должно быть, течение повалило и унесло. Мачта покривилась, но держится. «Здесь, думаю, все ясно, теперь надо как-то за борт спуститься и посмотреть, глубоко ли нос парохода в грунт зарылся». Заметил, что пароход стоит не прямо против течения, а чуть наискосок. И течение бьет в его правую скулу. «С какой же, думаю, стороны мне лучше спускаться?»
— Ясно, с левой,- сказал один из мальчиков, Рыжик, который сидел поближе.
— Ясно, да не совсем.
— Почему? Ведь с левой стороны течение меньше?
— Может быть, и меньше, но оно идет вдоль обшивки, и удержаться очень трудно. А с правой стороны будет прижимать к обшивке, и удержаться легче. Вот оно какое дело! Перевалился я через фальшборт, ноги по течению пустил, а руками за нос ухватился. Течение прижало меня к обшивке, и я в горизонтальном положении, перебираясь руками, стал двигаться вниз. Добираюсь до грунта и вижу, что нос парохода не занесло, а, наоборот, весь песок из-под носа вымыло.
«Ну, что там?» — кричит Матвеич.
«Все в порядке,- говорю,-можно хоть сейчас спустить трос и начать подрезку».
«А якорная цепь не будет мешать?»
«Цепь вся на палубе, и якорь на месте».
«Ну, раз все в порядке, тогда выходи наверх».
«Подожди,- говорю,- Матвеич, выходить, так с музыкой».
Поднялся я снова на пароход, лег на палубу головой против течения и, придерживаясь за леерные стойки, стал спускаться к подкрылку.
Вторая каюта, где осталась Сережкина гармошка, находилась в правом подкрылке под мостиком. Спускаюсь. Вижу, тонкий конец веревки зацепился за леерную стойку и лентами стелется по палубе. «Это, думаю, мне пригодится». Прихватил. Добрался до подкрылка и остановился. Надо было отпускаться от леера и ползти под мостик, а там и течение сильнее, и держаться не за что: палуба гладкая и обшивка подкрылка тоже гладкая. Вот тут-то мне веревка и пригодилась. Привязал я конец к леерной стойке и, придерживаясь за него, пополз под мостик. Чувствую, вода тут идет, как в трубу. Оставаясь почти совсем без воздуха, чтобы плотнее прижиматься к палубе, я с помощью веревки добрался до открытой двери каюты и вполз в нее. И снова чувствую, что от недостатка воздуха голова кругом пошла. «Нет, думаю, так дальше нельзя: надо воздуха держать побольше, а то можно вовсе сознание потерять». Попросил прибавить воздуха, отдышался, встал на ноги. В каюте сумрачно и тихо, никакого течения нет, только песку на пол сантиметров на пять нанесло. Ну ладно. Осмотрелся, подхожу к столу, пошарил рукой — нет Сережкиной гармошки. Наклонился, а она на полу лежит, должно быть, упала, как пароход ударился. Выбрался я из каюты и только начал подтягиваться, конец возьми и лопни. Я и опомниться не успел, как меня подхватило течение, оторвало от палубы и выбросило из-под мостика с другой стороны. Шланг и сигнал натянулись, и меня, как запущенного змея при сильном ветре, начало мотать высоко над палубой из стороны в сторону. А я в одной руке гармошку зажал, второй за сигнальный конец придерживаюсь, чтобы меня не ставило поперек течения. Вижу, дело плохо. Тут бы лишний воздух вытравить, да шлем подняло, золотник головой достать не могу. Хочу подтянуться по сигнальному концу к мостику — сил не хватает. Просто беда.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.
Повесть о жизни девочки Вали — дочери рабочего-революционера. Действие происходит вначале в городе Перми, затем в Петрограде в 1914–1918 годы. Прочтя эту книгу, вы узнаете о том, как живописец Кончиков, заметив способности Вали к рисованию, стремится развить её талант, и о том, как настойчивость и желание учиться помогают Вале выдержать конкурс и поступить в художественное училище.
14 февраля 1918 года по флотам и флотилиям был разослан подписанный Народным комиссаром по морским делам П. Е. Дыбенко приказ, в котором был объявлен ленинский декрет: «Флот, существующий на основании всеобщей воинской повинности царских законов, объявляется распущенным и организуется Социалистический Рабоче-Крестьянский Красный Флот…».