На дне морском - [3]
— В переделках не приходилось бывать? — спросил я, видя, что на груди у него нет наград.
— Всякое было,- неопределенно ответил он.- Наше дело такое: в воду, так в воду, на дно, так на дно.
— Как на дно?
Сергеев усмехнулся.
— Страшного ничего нет. У меня профессия такая. Водолаз я.
— А-а. Тогда понятно.
— Но один разок думал, что придется отдать концы…
Мы поднялись на холм и поравнялись с небольшим домиком, одиноко стоявшим с правой стороны дороги. Я спросил Сергеева:
— Виноград тут нельзя купить?
— Сейчас справимся.- Он шагнул к калитке и через несколько минут вернулся: -Будет виноград!
Мы сели возле заборчика, закурили.
— Так, значит, один раз думали, что придется концы отдать? — сказал я.
— Было такое дело,- мягко улыбнулся Сергеев.- Интересуетесь, значит. Ну ладно, расскажу. По приказу командования наш дивизион подводных лодок менял базу, переселялся из одного порта в другой. Ну вместе с лодками шла и наша «Матка». Так мы свой корабль называем… Он у нас вроде плавучего общежития. Ну вот. Когда опасная зона кончилась, лодки ушли на задание, а мы — своим ходом, без охраны. Чтобы не напороться на фрицев, пробирались мелями, ближе к берегу. А туман ладно укрывал нас от «юнкерсов». Все было нормально, но тут нанесли нас черти на рыбацкие сети. Намотало на винт, и — стоп! Вызывает меня командир корабля и говорит: «Надо очищать винт. И побыстрее. Положение наше, сами знаете… Туман век держаться не будет».- «Понимаю,- говорю,- товарищ капитан второго ранга». Спустили баркас, погрузили снаряжение и подплыли к корме. Оделся я и полез. Под корму парохода подвели пеньковый конец, и я, перебираясь по нему руками, добрался до кронштейна. Вижу, винт так обмотался сетями, что стал похож на огромную куклу. Я отпустился от подкильного конца и перебрался к винту.
— А на чем же вы стояли? — спросил я.
— Стоять там не на чем. Висеть пришлось.
— А как же работать?
— Так… Одной рукой держись, а другой работай.
— Сколько же так продержаться можно? Ведь вы же, водолазы, груз на ноги надеваете, и он вас книзу тянет.
— Верно. Груза мы надеваем пять пудов. Но тут, видите, какое дело,- с подкупающим добродушием сказал Сергеев, видя мою неосведомленность в этом вопросе.- У нас в воде помощник есть, и весь этот груз он берет на себя.
— Какой помощник?
— Воздух! Только пользоваться, конечно, им надо умеючи. Держать в костюме столько, чтобы тебя и вниз сильно не тянуло, и кверху не поднимало. И чтобы вентиляция, понятно, была хорошая, иначе много не наработаешь: закружится голова, и все…
Тут к нам вышла хозяйка дома с полным лукошком винограда. Гроздья были тяжелые, душистые, ягоды крупные, с кислинкой и такие сочные, что можно было захлебнуться соком. Покончив с виноградом, мы отправились дальше. Дорога теперь уже катилась с холма, и перед нами открылась широкая долина с белеющими постройками, зелеными квадратами садов и виноградников. А за всей этой красотой у самого моря стояли синие горы.
— Ну, так, значит, как же дальше-то? Вы добрались до винта? — спросил я.
— Да… Одной рукой держусь, а другой режу. И дело у меня пошло хорошо. А наверху у телефона мой дружок Иноземцев сидел. Слышу, спрашивает: «Ну что там?» — «Кромсаю,- говорю.- Работки здесь хватит». А у самого уже лоб и шея мокрые. Сети, видно, старые были, так темными шмотьями и отваливаются, а веревки — не перережешь. Крепкие! Режу, кромсаю, в шлеме над головой воздух посвистывает, и вдруг пароход вздрогнул, словно кто его толкнул. «Видно, лодка подошла»,- думаю и чувствую новый толчок. «Что там, водяные черти, что ли, пароход подталкивают?» — спрашиваю. Иноземцев отвечает:
«Понимаешь, катер фашистский из тумана вынырнул, да получил по зубам и скрылся. Давай очищай быстрее».
— Откуда же он взялся? — спросил я.
— А черт его знает. Пронюхал.
— Ну и что же вы?
— Да мне-то что? Я под пароходом, до меня ни пуля, ни снаряд не достанет… Работаю ножом вовсю, но спокойствия на душе уже нету. Ведь корабль наш без движения. И фашист может зайти с любой стороны. Думаю, а сам кромсаю и кромсаю, и уже не только лоб и шея, а и спина вся мокрая. А пароход снова начал вздрагивать, и я понял, что на нем опять заработали пушки. Обрезаю последние веревки и слышу — кричит Иноземцев: «Алло, Иван, давай быстрее! Снова появился! Слышишь!» И тут что-то рядом так грохнуло, что у меня зазвенело в ушах. «Поднимай наверх!»- крикнул я Иноземцеву и отпустился от винта. Отпустился и сразу начал проваливаться в темную глубину. Падаю и ничего не могу понять, только темень все гуще, да от быстро увеличивающегося давления боль в ушах такая, хоть караул кричи. Стукнулся я ногами о грунт и повалился на бок.
— На дно упал?
— Ну да. Лежу, глотаю слюну, чтобы ослабить боль в ушах, а наверху грохает удар за ударом, будто рыбу глушат. Потом вдруг сразу все стихло. На дне сумрачно, как в глубоком колодце. Прислушался к тишине и сам себе не поверил. В шлеме — ни звука. Воздух не поступает. Страшная догадка бросила меня на ноги. «Неужели, думаю, шланг перебит?» Хватаюсь за него руками, подбираю… Так и есть. Как топором перерублен. Берусь за сигнальный конец. И он перебит. «Вот это да. Что же теперь?» И вот стою на морском дне, а воздуху только что в шлеме. Долго не надышишь. «Если, думаю, наши ушли, то мне капут». И почему-то сразу вспомнилась вся моя жизнь. И как мальчишкой, расстегнув пальто и сделав из него парус, катался по звонкому льду, и как влетел в полынью, и как, уже парнем, стоял перед нравившейся мне девушкой с опущенными глазами, боясь на нее взглянуть… Вспомнилась мне и та далекая, затерявшаяся в сосновых смоленских лесах станция, Ьде отец, провожая меня в армию, смахнул рукавом с бороды слезу, сказал: «Ну держись, вояка!» Понимаете, все сразу вспомнилось. И я, хватая остатки воздуха, обливаясь потом, крикнул: «Держусь, батя, держусь!» Уже задыхаясь, нашел брошенный нож и перерезал стропы грузов. Они свалились с плеч, но не освободили меня, а падая на грунт, дернули за шланг и повалили в холодный ил. В глазах у меня потемнело, голова наполнилась звоном. Но все же я понял, что забыл обрезать шланговую подвязку, и готов был зубами перегрызть ее. Не знаю, сколько я возился еще на дне, но грузы наконец отпустили меня, и я, оторвавшись от грунта, полетел кверху. Соображал я уже плохо. Помню только, что вода йз темной стала светло-зеленой, потом в иллюминаторы ударил яркий свет… Больше я ничего не помню.
