На десятой планете - [42]

Ни—лия оказалась неутомимым помощником. Она всегда была около Дубравина. Подавала ему нужные детали, припаивала проводнички, давала полезные советы. Постепенно втягивался в работу и меланхоличный Ги—дион. Работали они не щадя ни времени, ни сил. Конструирование рации приближалось к концу, и это прибавляло энергии. Казалось, задуманное дело уже увенчалось успехом.

Каково же было разочарование Дубравина, когда, испытывая радиостанцию, он обнаружил, что она не развивает требуемой мощности, и волны ее не смогут преодолеть даже миллион километров.

— Фу, проклятая закорючка! — в сердцах выругался космонавт.

Он несколько раз проверил схему, все соединения и узлы станции, но результат был тот же.

Ни—лия стояла рядом и молча смотрела на Дубравина. Всем сердцем разделяла она его неудачу, но помочь ничем не могла.

— Ва—си—я! — начала она утешительно. — Не надо. Оставим эту затею. Зачем понапрасну утруждать себя. Ничего нельзя поделать.

Дубравин был рад, что фаэтянка понимает его душевное состояние, пытается по—своему облегчить его неудачу. Но покорность судьбе, звучащая в ее словах! — С этим он не может согласиться.

— Что ты сказала? Оставить затею, сложить руки, сдаться? Ни за что! — Дубравин чуть повысил голос. — Ты же знаешь, не раз говорил тебе, наши люди никогда не пасуют перед трудностями. Наоборот, мы всегда идем наперекор и добиваемся—таки своего. Так нас воспитывали с детства, со школьной скамьи. К тому же, чем больше трудностей, тем приятней и дороже становится победа. А сейчас, пожалуй, отдохнем. С условием — завтра снова возьмемся за работу.

Дубравин бросил быстрый взгляд на девушку. В ее глазах он прочел изумление. Но вот Ни—лия зажестикулировала, защелкала пальцами. Таким способом фаэтянка одобряла его поведение.

— Ты, Ва—си—я, хороший че—ло—ви—ик, — пропела она. Потом предложила: — Пойдем отдохнем.

Ни—лия и Ги—дион повели Дубравина в большой зал. Там, присев за инструмент вроде органа, фаэтянка извлекла из него сначала разрозненные мелодичные звуки, а потом они, сливаясь в певучий мотив, потекли плавно, красиво.

Дубравин слушал музыку, а мысли его уносились далеко, к бесконечно милым, родным местам. Как он истосковался по Земле — по ее зеленым лугам, лесному шуму, вольному ветру и белым кучевым облакам, плывущим в светлом голубом небе. Вспомнилась Москва. Последний раз он был там перед отлетом на Цереру. Мысленно представил торжественную Красную площадь, бой курантов… Хоть один раз услышишь их звук — и не забудешь вовек. По часам на Спасской башне сверяет свое время история. Возникли лица друзей: Медведева, Хачатурова, Тани. Где—то они сейчас?

Утром Дубравин встал с тяжелой головой. Вспомнив про неудачу с рацией, он начал ходить по каземату, как тигр в клетке.

— Что с тобой, Ва—си—я? — спросила Ни—лия, застав его в возбужденном состоянии, выкрикивающим непонятные ей слова.

Приход девушки, ставшей для него товарищем, всегда готовым разделить и труд, и мысли, заставил Дубравина устыдиться своей минутной слабости.

— Надо ремонтировать скафандр! Я не могу сидеть вот так, сложа руки. Выйти наверх как можно быстрее — вот чего я хочу. В скафандре я установлю антенну, погляжу на звездное небо.

Горячность Дубравина, видимо, не понравилась фаэтянке. Бескровные губы ее плотно сжались, лицо стало угрюмым.

— Ты чего так смотришь? — спросил космонавт. — Объясни, пожалуйста.

Ни—лия долго не могла вымолвить ни слова. Некоторое время с ее уст лишь слетали неясные свистящие звуки.

Наконец Дубравин разобрал, что она говорила.

— С—мерт—ть! Выходить опасно.

— А! Ясно, ты беспокоишься. Вот чудная! — рассмеялся Дубравин, неожиданно переходя на фамильярный тон. — Да ты не тревожься, брось. Все будет хорошо.

Следующий день ознаменовался печальным событием. Умерли двое самых старых фаэтов. В убежище воцарилась тягостная тишина. Мрачным и тяжелым был своеобразный ритуал похорон — умерших сожгли в электрической печи. Вместе с фаэтами разделял скорбь и Дубравин.

«Нас стало меньше, — рассуждал он сам с собой. — Все население планеты — полтора десятка фаэтов и я. Будущее — мрачно и неопределенно. Положеньице, нечего сказать…»

В последующие дни Дубравин с Ги—дионом и Ни—лией занялись химическими и металлургическими опытами. Облачившись в легкую защитную одежду, в отсеках завода синтеза элементов они бились над созданием нужных сплавов — чрезвычайно прочных, гибких и не способных пропускать космическое излучение. Они были нужны Дубравину для починки вышедшего из строя скафандра.

Одновременно шла сборка новых мощных радиоламп и квантово—механических усилителей. Работа по—настоящему увлекла всех, и каждый радовался, как ребенок, малейшему успеху.

Наступил наконец момент, когда Дубравин возликовал:

— Ура! Скафандр готов! Хоть ненадолго, а все же можно теперь выходить наружу! Такая одежда скоро будет у всех. По образцу моего мы сделаем еще скафандры. И ты, Ни—лия, тоже станешь прогуливаться по поверхности планеты, увидишь Солнце, — безумолку твердил он фаэтянке.

— А пока ты хочешь выйти один? — перебивала она его.

— Ну конечно! — бодро отвечал Дубравин. — Надо же установить антенну. Иначе никогда не связаться с Землей.