На день погребения моего - [74]

  Р. Уилшир Вайб не вызвал расположение племянника с помощью своего обычного «шоу» африканского фиглярства и прилипчивого напева:

   Когда придут ме-естные, охваченные желанием убивать!

   Когда твоя жизнь не стоит ни цента!

   Глазами не хлопай, стань берсерком,

   Можешь даже опоздать на работу.

   Что ты будешь делать, когда

   Они с криками придут за тобой?

   Побежишь через джунгли,

   Пытаясь не стать е-доо-й!

   Поскорей отсюда, в далекий край,

   Не найдешь киоск с хот-догами (ухуу!),

   Что они едят вместо этого  —

   Барбекю из мозгов прямо из твоей головы,

   Так что если ты собрался туда,

   Послушай, что я тебе скажу:

   Не хочешь стать чьей-то едой?

   Лучше сядь на быстрый

   Авто-моо-биль!

 Все собрались вокруг «Стейнвея» в гостиной, чтобы подпеть этой песне. Море веселья для всех, кроме Флитвуда, который минимум тридцать два раза за ночь подошел к бару, чтобы не обижаться.

  — Они на самом деле не знают, что я здесь,  — признался он Киту.  — Если знают, только как если бы кто-то мог заметить призрака, но, как вы уже, наверное, знаете, это не самые духовные люди на свете. Когда-то я надеялся, что Диттани сможет избежать общего разложения, но теперь  — нет.

  —  Она кажется мне достаточно непосредственной.

  — У меня всё меньше прав о чем-то судить. На самом деле, вы не должны доверять ничему, что я говорю об этой семье.

   Кит рассмеялся:

 — О, прекрасно. Логические парадоксы. Их я понимаю. Хорошо.

   Они достигли вершины крутого склона, где росли клены и черный орех, некоторые деревья уже были старыми, когда сюда прибыли первые европейцы, особняк был скрыт листвой где-то внизу.

 — У нас всех была привычка приходить сюда зимой и кататься на санках. В те времена склон казался почти вертикальным. А посмотрите туда.

Он кивнул на запад. Сквозь мили угольного дыма и солевого налета Кит рассмотрел несколько почти невидимых башен города Нью-Йорка, из облаков на него опускались радиальные снопы солнечного света, казалось, что там  — почти их собственные небесные прототипы, то, что фотографы называют «двухминутным небом», которое было обречено вскоре омрачиться, может быть, даже пошел бы дождь.

 — Когда я приходил сюда один, смотрел на город, думал, что здесь должен быть какой-то портал в другой мир... Я не мог представить какой-либо непрерывный пейзаж, который естественным образом мог бы привести оттуда, где я находился, в город, который я видел. Конечно, это был Квинс, но к тому времени, когда я об этом узнал, было уже поздно  — я был одержим мечтой перехода через невидимый портал. Это мог быть город, но это не должен был быть город. Это был скорее вопрос понимания невидимой сути.

   Кит кивнул:

 — И...

 Флитвуд стоял, спрятав руки в карманы, медленно качая головой:

 — Есть истории и карты, которые это подтверждают... слишком часто это встречается во многих языках и историях, чтобы быть просто принятием желаемого за действительное... Это всегда  — скрытое место, путь туда неочевиден, география скорее духовная, чем физическая. Если вам доведется там оказаться, вы будете в полной уверенности, что вы не открыли это место, а вернулись туда. В одно мощное мгновение просветления вы вспомните всё.

 — Дом.

  — О... Он вслед за Китом посмотрел вниз, в сторону невидимого «большого дома» в лучах последнего солнца на листве.  — Есть дом, а есть  — дом, знаете ли. В наши дни все мои коллеги заняты поиском водопадов. Чем зрелищней водопады, тем больше шансов открыть дорогой отель... Кажется, всё, чего я сейчас хочу  — это движение ради движения, то, что ваши друзья называют вектором, полагаю.... А существуют векторные неизвестные величины?

 — Векторы... можно вычислять. Конечно. Но, наверное, вы имеете в виду что-то другое.

 — Этот всегда указывает вдаль, а тот,  — указывая на мерцающий мегаполис, возвышавшийся за его головой,  — туда, где есть деньги.

 Он немного подождал, словно у телеграфного клопфера, чтобы получить какое-то подтверждение от далекого незримого.

 — Знаете,  — продолжал он,  — там встречаются такие странные персонажи. Они приходят, потом не появляются снова несколько месяцев, иногда  — вообще больше не появляются. Миссионеры, дезертиры, граждане троп, то, чему они клялись в верности  — дорога, тропа, река, всё, что могло бы привести их к следующему горному хребту, следующему изгибу реки, проступающему из сырого света. «Дом»  — что бы это ни было, что это могло значить для них? Я расскажу вам историю о Небесном Городе. О Сионе.

Однажды ночью в Восточной Африке (он уже точно не помнил, где) Флитвуд встретил Ицхака Зильберфельда, сионистского агента, который путешествовал по миру в поисках возможностей для создания родины евреев. У них быстро началась дискуссия о бездомности в противовес владению имуществом. Лихорадка, злоупотребление местными наркотиками, кровавые конфликты с племенами, повсеместные и непрекращающиеся  — тысячи угроз для белого вторжения сюда, многие из них невидимы, но по мере обсуждения они вызывали всё больше беспокойства.

 — Что такое современное государство,  — заявил Ицхак,  — если не пригородный участок, только большего масштаба? Антисемитизм проистекает непосредственно из пригородного страха перед теми, кто всегда в движении, кто разбивает лагерь на ночь или оплачивает аренду, в отличие от Хорошего Гражданина, который верит, что ему «принадлежит» его дом, хотя, скорее всего, он принадлежит банку, возможно, даже еврейскому банку. Все должны жить в односвязном пространстве, вокруг которого  — сплошная линия. Некоторые носят веревочки из волос, чтобы отпугнуть змей. Все, кто живет за пределами участков любого размера, автоматически становятся угрозой для порядка пригородов и, в более широком смысле, для Государства. Удобно, что у евреев своя история безгосударственности.