На день погребения моего - [75]

  — Но ведь не зазорно хотеть иметь свой собственный участок земли, разве нет?  — возразил Флитвуд.

  — Конечно, нет. Но страна евреев станет объектом вечной ненависти тех, у кого нет собственности  — это обязательная часть императива предместий. Ненависть переносится на какую-нибудь новую цель, вот и всё.

А где еще они могли бы проявить себя: в ужаснейших джунглях, на мирном пространстве пастбищ, всё никак не успокоятся, никаких конфликтов интересов, высокие, плодовитые, здоровые, неуязвимые и т.д.? Свернут ли они на другую тропинку, или пересекут горный хребет, или вдруг увидят тайный ход в пречистую страну Сион?

 Солнце клонилось к закату, а они продолжали обсуждать благословенную возможность.

 —  Это реально?

   Пожал плечами:

 — Да... Или нет.

  — Или у нас обоих лихорадка.

   Они разбили лагерь на поляне у маленького водопада и разожгли костер, чтобы приготовить еду. Ночь началась, словно номинально.

   — Что это было?

   — Слон,  — ответил Флитвуд.  — Сколько вы уже здесь, вы говорите?

 — Звук такой, словно он довольно близко, вам так не кажется? (Флитвуд пожал плечами). Я хочу сказать, вы... встречали слонов?

   — Постоянно.

   — У вас есть с собой слонобой?

   — Нет. А у вас?

   — А если он нападет на нас, что мы будем делать?

   — Зависит от его веса  — попытаемся его уболтать?

   — Антисемит!

Слон в темноте продолжал издавать трубные звуки, теперь к нему присоединился еще один. Гармония. Возможно, комментировали друг друга, кто знает?

  —  Они что, не спят ночью?

   Флитвуд громко вздохнул:

 — Не хочу вас обидеть, но... если все ваши соплеменники так опасаются слонов, вероятно, Африка  — неподходящее место для сионистского поселения.

Их ступни чувствовали, как дрожит земля джунглей, к ним на высокой скорости приближался взрослый слон.

   — Ну, хорошо поболтали,  — сказал Ицхак,  — а теперь, думаю, я просто...

   — Советую вам оставаться, где стоите, правда.

   — И что дальше?

   — Смотрите ему прямо в глаза.

   — Дуэль взглядов со смертоносным слоном.

 — Древняя мудрость буша,  — сообщил Флитвуд,  — гласит: никогда не убегайте. Если броситесь бежать, вас растопчут.

Слон, оказавшийся примерно двенадцати футов высотой, вышел из джунглей и направлялся прямиком к Флитвуду и Ицхаку, демонстрируя явное недовольство. Его хобот был поднят и загнут назад  — предупреждение, которое слоны используют, прежде чем направить свои бивни на цель, вызвавшую их гнев.

  — Ладно, повторим: мы стоим здесь, поддерживаем зрительный контакт, и вы полностью мне гарантируете, что этот слон просто... остановится? Повернется и уйдет, никаких обид? '

  — Смотрите.

  На следующей неделе в «Буш Газетт» вышла статья под заголовком «СПАСЕНИЕ ЕВРЕЯ ОТ СЛОНА-ПСИХОПАТА»

 Ицхак был так благодарен, что дал несколько консультаций по вопросам инвестирования, и также сообщил полезные банковские контакты по всей Европе, которые в перспективе пригодились бы Флитвуду, если бы в то время он не преследовал уже менее материальные цели. Он попытался объяснить:

 — В детстве я читал Диккенса. Жестокость меня не удивляла, меня удивляли эпизоды безвозмездной доброты, которую я никогда не встречал вне страниц художественной литературы. В любом из известных мне миров освященный веками принцип гласил: ничего не делайте бесплатно.

 —  Так и есть,  — сказал Ицхак.  — Верьте мне. Купите акции Рэнда.

   — Южная Африка? Но там идет война.

   — Войны заканчиваются, пятьдесят тысяч китайских кули выстроились в очередь, спят в доках от Тяньцзиня до Гонконга, ждут отбытия в Трансвааль, как только там прекратят стрелять...

Как оказалось, вскоре мировые рынки были завалены золотом, не только золотом Рэнда, но и плодами австралийской золотой лихорадки, которая продолжала бить ключом  — это была та «неправедно полученная» прибыль, за которой в мыле гнался патриарх Вайб.

   — Я не понимаю. Эти деньги появляются ниоткуда.

   — Но они настоящие,  — подчеркнул Фоли Уокер.  — То, что за них покупают, настоящее.

  — Я чувствую, что превращаюсь в чертового социалиста,  — сказал Скарсдейл.  — Даже в коммуниста. Знаете это чувство, когда начинается простуда. Мой разум, или его часть, которой я размышляю о вопросах бизнеса, заболел.

    — Но, мистер В, вы ненавидите социалистов.

   — Я больше ненавижу этих мерзавцев-альпинистов.

Он был едва виден в темноте, в окне заколдованного этажа, почти обломок предыдущей эпохи, оставленный здесь для каких-то неактуальных целей домашнего хозяйства. В эту часть дома никто не заходил, она была предназначена для изгнания, ухода, беспокойных блужданий, закрепленная за любым, кто не смог бы там жить. Он вспоминал, склонялся на больничный одр воспоминаний.

В Африке он знал безгрешных лейтенантов, обреченных погибнуть молодыми, беглецов, спасшихся из-под обломков Восточного вопроса, торговцев живым товаром или огнестрельным оружием, которых не волновало, что они продают, которые могли появиться из зеленого загробного мира спустя много месяцев, когда их груз исчез не только из их распоряжения, но даже из памяти, больные, отравленные, очень часто  — при смерти, проклятые шаманами, преданные магнитными аномалиями, истязаемые гвинейским гельминтом и малярией, но, несмотря ни на что, стремящиеся в объятия этой страны, Флитвуд хотел быть похожим на них... Он молился о том, чтобы стать одним из них. Он поехал в страну, которая была слишком опасной даже по мнению местных европейских безумцев, полагаясь на судьбу... Ничего не взял с собой. Ни у кого не было достаточно плохого вкуса, чтобы предположить, что это его деньги не подпускали к нему призраков, заступничества которых он искал, что даже эти агенты зла откуда-то знали о том, что лучше не приближаться слишком близко к неконтролируемым средствам, источником которых были преступления, хоть и получившие затейливые определения.