На дело со своим ментом - [20]

— Да, тут Андрюха накопал кое-что на вашу Ингу. Глянь, — извлек из кармана листок бумаги, сунул его мне и открыл дверь, чмокнув меня в нос, но тут же нахмурился, погрозил пальцем и изрек тоном, который обычно доводил меня до бешенства: — Только никакой самодеятельности.

Я кивнула с самым послушным видом, на какой только была способна, и, помахав рукой, прикрыла за любимым дверь. Затем выбежала на лоджию и с умилением наблюдала, как он садится в машину. Конечно, мой муж иногда бывает страшным занудой, но вообще-то у него много положительных качеств. Он посигналил, выезжая со двора, я счастливо улыбнулась и тут вспомнила про бумаги. Точнее, о единственном листе бумаги, который все еще держала в руках, озабоченно нахмурилась и устроилась в плетеном кресле, стоявшем на лоджии.

«Трусова Инга Станиславовна», — прочитала я. Далее следовала дата рождения, краткие сведения о родителях, год окончания школы, в общем, ничего особенно интересного. Шесть лет назад, шестнадцатого октября она вышла замуж за Сокольникова Евгения Петровича и соответственно сменила фамилию. Я нахмурилась и, подняв голову от листа бумаги, уставилась в пространство. Вообще-то, уставилась на березу, росшую у соседнего подъезда, но в крайней задумчивости ее не замечала, так что смело можно сказать: в пространство. День рождения Лельки восемнадцатого октября, это мне доподлинно известно, чепуха получается. Женщина с девятимесячной беременностью выходит замуж и оставляет ребенка в роддоме. Как это понять? Допустим, регистрация брака за два дня до родов — вещь объяснимая: ребенка незаконнорожденным уже не назовешь. Тогда почему она его оставила? А как же родители Инги, люди уважаемые, позволили ей так поступить? Почему бы им не взять ребенка на воспитание, ведь дочь вышла замуж, а придумать причину, по которой внучка живет у бабушки с дедушкой, совсем нетрудно. Я перевела взгляд на строчки вверху листа и взглянула на дату их гибели: восемнадцатого сентября, пять лет назад. Девочке почти год… Скрыть беременность от супруга за два дня до родов невозможно, если муж Инги и не являлся отцом ребенка, то о настоящем положении вещей наверняка был осведомлен. А что, если он поставил условие: женюсь, но от ребенка ты избавишься, и она пошла на это и даже уговорила своих родителей? Какая-то дурацкая мелодрама. Почти сразу Инга с мужем переехали в Киев, через несколько месяцев развелись, но в наш город она не вернулась. Жила сначала в Курске, затем в Воронеже, каждый раз выходя замуж и меняя фамилии. Год назад устроилась в Нижнем Новгороде (правда, на этот раз замуж не вышла), где и проживает до сих пор. Вот и все сведения. Фамилия третьего мужа Инги — Груднев, так что теперь она Груднева Инга Станиславовна. Детей не имеет, семейная жизнь не заладилась, потому и решила похитить ребенка? Я поднялась и прошла к телефону, набрала номер мужа, за это время он должен был доехать до своей работы. Так и есть, Роман Андреевич гаркнул:

— Громов слушает! — А я спросила:

— Что ты мне подсунул?

— В каком смысле? — насторожился он.

— Куча фамилий и ничего существенного.

— Все существенное я сказал тебе час назад.

— Да? И что это было?

— Ну… я люблю тебя. Чего уж существеннее.

— Перестань валять дурака, ты прекрасно понял, о чем я.

— Ладно, не злись. Времени не было на разговоры, ты ж сама видела. Значит, так, гражданки Трусовой, она же Груднева, по месту прописки в наличии нет. За квартиру не платит, телефон за долги отключили, родных и близких в Нижнем нет, так что сообщить, где она в настоящий момент, некому.

— Как же так? Есть же у нее какие-нибудь родственники?

— Мать с отцом погибли, ты же читала, а остальные родственники, может, и есть, но им по фигу. В розыск не подавали — это точно. К тому же девка она лихая и могла в очередной раз выйти замуж где-нибудь в Тюмени. Конечно, отыскать ее можно, но на это уйдет время.

— А ее ищут?

— Само собой. Она же подозревается в похищении ребенка. Вопросы есть?

— Есть.

— Это новые вопросы или те же самые, но по новой?

— Иногда ты такой бесчувственный, — вздохнула я.

— Чувственный я, чувственный и с удовольствием бы это доказал, да работать надо.

В общем, мы простились, я подумала и позвонила Женьке. В отличие от мужа подружка проявила жаркий энтузиазм и через двадцать минут уже вышагивала по моей кухне.

— Ищут… знаю, как они ищут. Заехали по месту прописки, позвонили в дверь, поспрашивали соседей и факс отправили: такой-то нет и давно не было.

— И что ты предлагаешь? — усмехнулась я. — Съездить в Нижний Новгород?

— Конечно, — кивнула Женька и посмотрела на меня так, как смотрит собака на кость. Вожделенно, одним словом.

— Спятила, — растерялась я. — Ты же не думаешь, что мы в самом деле…

— Думаю. У нас больше шансов, чем у ментов. Для них это работа, рутина, одним словом, а для нас вопрос жизни и смерти. Чувствуешь разницу? К тому же ты не можешь не согласиться, что до сих пор мы изрядно опережали ментов, и, если б не мы, они, скорее всего, ничего об этой Людмиле-Инге так и не узнали.

В каком-то смысле Женька была права, то есть я не сомневалась, что без нас в милиции все равно бы докопались до истины, но то, что мы сделали это быстрее, — реальный факт. И то, что в Нижнем Новгороде кто-то, не проявляя особого рвения, просто проверил адрес и ответил на запрос, тоже похоже на правду. Но что нам делать в Нижнем Новгороде, я все-таки представляла с трудом.