На дальних подступах страны (Негерой-2. Воспоминания о неслучившемся) - [29]

— Не уделите мне пару минут, Николай Васильевич?

— Конечно, — ответил тот.

— Давайте у меня поговорим, — предложил Директор и, не дожидаясь ответа и не отпуская локоть полковника, повел его в свой кабинет под понимающие взгляды присутствующих.

Я тоже смотрел вслед «сладкой парочке» и вдруг представил себе такую картинку. Николай не резко, но энергично высвобождает свой локоть из мягкой руки начальника, останавливается и без улыбки произносит вместо своего «конечно» примерно такой монолог:

— Какие пару минут, Иван Иванович? Вы о чем? У меня жена каждый день в слезах, от того что дочка вот-вот на игле окажется, и теща лежит парализованная уже два года. Каждый свой отпуск я провожу под своей говенной «восьмеркой» — то глушак клею, то коммутатор меняю, то пороги варю — гнилая она, как душа предателя. О новой я не мечтаю и про зимнюю резину не говорю — слава Богу в отпуск езжу летом. А я — полковник: четыре боевых ордена, два ранения, шесть раз болел малярией. И лысина у меня не как у вас в 50 появилась, а в 35. А вы мне будете сейчас про международную напряженность рассказывать? О любви к Отчизне? Про чувство долга? Да оно меня не покидает с той самой минуты, когда я начал платить за кооператив трехкомнатный в Раменках. Вон — возьмите лейтенанта сопливого и учите каштаны из огня вам таскать. А заодно расскажите, как Родину надо любить!

Говорить Николай будет негромко, но размеренно и отчетливо, чтобы все услышали. Причем, наша кодла будто случайно замешкается и прекратит галдеж, чтобы послушать такое редкое сольное, как сказали бы клоуны, «антре». На фразе про лысины Коля достанет чуть смятую пачку «Лаки страйк» без фильтра, Директору не предложит, щелкнет серебряным «Ронсоном», закурит, выпустит струйку вонючего дымка в потолок (хорошо, что не в лицо шефу) и уныло двинется по коридору, успев на прощание устало бросить: «Все! Ку-ку, Гриня!».

Совсем не волевая челюсть Директора, отвисшая до галстука на первой фразе Николая, медленно вернется на место. К этому моменту к нему опасливо приблизятся помощники-референты, делающие вид, что ничего не слышали.

— В шашки его! — Коротко бросит начальник, кивнув в сторону удаляющейся спины Николая, опустит голову и тяжело вздохнет, чуть шмыгнув носом…

Удивительная картинка пропала из моего воспаленного мозга, в какой раз уже оставив без ответа вопрос: отчего я не снимаю кино про шпионов?

Пробыл Николай в пенатах главного босса минут сорок. О содержании беседы я узнал одним из первых, если даже не самым первым исключительно благодаря нашим давним добрым отношениям. Возвращаясь от Директора, он заглянул в мой кабинет.

— Нихао! — Пытался пошутить я на знакомом для моего гостя наречии.

— Иди ты, знаешь куда? — Вежливо парировала Коля.

— Уже в пути, — покладисто согласился я. — Жив? Кофе будешь?

— Если растворимый, то благодарю покорно, уже пил.

— Обижаешь! У меня «арабика», прямо оттуда, с горной эфиопской плантации.

— А, ну, да! Еще бы у тебя не было настоящего кофе! — Намекнул Николай на мою тоже, между прочим, затянувшуюся командировку. Через несколько минут — мы не успели еще выкурить по сигарете, — я поставил перед коллегой красивую металлическую чашечку с ароматным напитком.

— Да, хорошо живется на Ближнем Востоке, зажиточно, — подколол гость.

— Плеснуть коньячку?

— Извини, Сереж! А виски нет?

— Обижаешь! Для вас, «желтолицых», любой каприз мгновенно, — сказал я с интонациями богатого барина и достал из дальнего уголка сейфа чуть початую (ну, от силы на треть) литровую бутылку 15-летнего «Гленлевита». Время близилось к обеду, и алкоголиками мы никак не выглядели. Попробовали кофе.

— Божественный напиток, — констатировал коллега.

Я поклонился. Продегустировали вискарь. Николай довольно хмыкнул, хотя на взгляд чуть пригубил. Я промолчал.

— Таким вискарем только щедрые «арабы» могут угощать, — улыбнулся он.

— Нет, еще добрые евреи. Но реже, — поддержал я его насмешливый тон. Официальная часть закончилась.

— Ну, колись! Не томи, — перешел я к деловой части.

— А считай, что ничего не было.

— Давай, поподробней с этого места.

— Ну, правда! Завел. Усадил, как приличного человека. Секретарша мигом исполнила чай для шефа и кофе для меня. Приятно, когда твои хотя бы вкусовые пристрастия помнят и не игнорируют. Кофе, правда, был растворимый. Ненавижу! А потом, Сережа, добрейший босс меня «перевербовал», как Мюллер Штирлица, минут за десять. Я даже слова не успел вставить. Хотя и не кивал, как послушная … марионетка.

Слово «марионетка» Николай сказал с паузой, будто хотел произнести другое короткое на букву «б», примерно знаю, какое.

— И чё он тебе говорил?

— Ну, чё? Начал с того, что какой я, блин, нужный и важный человек для Службы. Вообще для Конторы, и именно в настоящее время и именно в этом сраном крысином углу. Знаешь, сколько лет я уже там сижу? Больше, чем Илья Муромец на своей печке!

— Преувеличиваешь! Ты ведь не один такой.

— Поверишь, Серега, сука, наболело! Сказал, что я просто «блестяще и образцово, делаю свое дело». Причем, вся Контора и он лично понимают, как тяжело мне и непросто. Но все равно опытнее меня, сказал Шеф, сейчас нет никого, то есть, по сравнению со мной, таким героическим и успешным просто рядом никто не стоял. Вот вы сами, говорит, Николай Васильевич, могли бы кого-нибудь предложить на свое место? Я только подумал раскрыть рот, чтобы предложить человек десять и рубануть, мол, «есть такая партия», а он уже ответил: «Такого человека нет».