На чужой земле - [42]
— Кирие элейсон, кир-р-р…
А потом, когда все прихожане сидели у нее в шинке и хлестали вино, она приказала Симхе выйти на середину:
— Стах, покажи, как евреи молятся.
Симха встает посреди шинка, вытаскивает из штанов ремень, обматывает им руку, как будто повязывает филактерии[50], и раскачивается вперед-назад:
— Ой-вей! Хасдой[51], хасдой!..
Мужчины хохочут, женщины утирают слезы и запивают веселье водкой.
— А теперь — как в покрывало заворачиваются.
Симха накидывает на голову грязную тряпку и целует ее край, как еврей цицес.
— А теперь как еврейки свечки зажигают.
Симха медлит. Он знает: так делает его мама, этого нельзя показывать. Но гости просят, женщины гладят его по лицу, а Росцакова сердится:
— Стах, показывай! Быстро, кому говорю!
Он вытягивает вперед руки, шарит в воздухе и бормочет:
— Шабе-шабе-шабе…
Женщины аж рыдают от смеха, мужчины ржут как лошади:
— Хо-хо-хо! Хи-хи-хи!
Симха стоит, глядя на них исподлобья, а руки так и чешутся дать кому-нибудь в зубы.
Но хуже всего для Симхи — это ночи.
Она рано загоняет его в постель. Только Симха соберется к Стефану побороться на руках или просто немного поболтать на крыльце, как она идет мыть голову перед сном. Потом заплетает редкие русые волосы в косичку, тонкую, как крысиный хвост, вплетает в нее красную ленту и зовет сладеньким голоском:
— Пойдем в кроватку, мой мальчик! Иди сюда, к своей женушке!
Она занимает всю кровать. Необъятным, жарким, потным телом прижимает Симху к стене и тяжело дышит ему в лицо.
— Сделаешь, как твоя женушка хочет? — шепчет она ему на ухо. — Сделаешь?
Каждую ночь она повторяет ему свой план, тайный план, а перед этим заглядывает во все комнаты, ведь даже в родном доме стены имеют уши!
С тех пор как она вышла за Симху, она стала смотреть на шинок напротив как на свою собственность. Но она отлично понимает, что шинок с домом, погребами и подвалами никогда не достанется Стаху. Видала она этих евреев! Они никогда не оставят наследства выкресту. И все же она не может смириться, что все добро уплывет у нее из-под носа. Она знает все их имущество наперечет. Знает всю мебель, знает даже про окованный железом сундук, накрытый медвежьей шкурой. Нет, она своего не упустит!
Она даже поговорила с одноногим писарем из суда, большим докой в законах. Поставила ему бутылку водки, и он объяснил тем самым языком, которым написано в книгах.
— Завещать, — сказал, — любой человек имеет право кому угодно. Однако если нет завещания, в случае смерти все по наследству достается сыну. Вероисповедание наследника согласно существующему законодательству значения не имеет, параграф номер такой-то.
Она плохо поняла, что сказал одноногий, но крепко запомнила его слова. И вскоре у нее в голове зародилась недобрая мысль.
— Стах, — говорит она, лежа с ним в постели, — а ты знаешь, что, если они помрут, ты вот что получишь?
И сует кукиш ему под нос.
Симха тупо смотрит на кукиш и молчит.
— Стах, — шепчет она ему в ухо, словно боится, что кто-то подслушает, — надо от них избавиться. Понимаешь? И все достанется нам. Увидишь тогда, как будет хорошо…
Она целует его, гладит толстыми пальцами по спине и спрашивает:
— Сделаешь, как твоя женушка хочет? Сделаешь?
Симха молчит. Он всегда ее слушается, подчиняется во всем, но не может взять в толк, не может понять своей тупой головой, что ей надо на этот раз.
Он понимает только, что ему здесь плохо. Он задыхается в этих стенах. С утра пораньше, едва рассветет, он встает и идет в сарай, где хранит инструмент.
Здесь у него колоды, корыта, ножи, оселки и точило — круглый вращающийся камень, под который подставлена лохань с водой.
Он берет ножи и топоры, точит, правит оселком, поглядывая одним глазом на лезвия, и ему хочется убивать.
— Погодите у меня, — ворчит он неизвестно кому, свирепо озираясь по сторонам, — погодите…
И вот Росцакова выбрала подходящее время.
Стоял конец адара[52], когда на крышах и пригорках тает снег и идут неторопливые, едкие дожди. Днем в местечке была ярмарка, самая большая ярмарка, что проходит каждый год перед еврейским Пейсахом[53] и христианской Пасхой. Из окрестных деревень съезжаются крестьяне, продают, покупают и пьянствуют.
В шинке Дувидла не протолкнуться. Руки устали подавать бутылки и принимать плату. Даже сам Дувидл, который никогда не заходит в шинок, на этот раз нарочно приехал из леса и помогает брать деньги у мужиков, которые протягивают их со всех сторон и просят:
— У меня возьмите! И у меня! Сюда!
Было уже за полночь, когда Росцакова растолкала крепко спящего Симху.
— Стах! — кричала она, тряся его изо всех сил. — Ты встаешь, дубина, или нет? Утро скоро!
Симха сильно устал, он целый день работал, набивал свиные кишки. За окном пел ветер, по крыше стучали капли дождя, а Симха хотел спать.
— Отстань, дай поспать! — ворчал он и переворачивался на другой бок.
Но она изо всех сил тащила его из кровати. Росцакова знала, что такой случай нельзя упустить. В эту ночь, после ярмарки, все спят как убитые. На улице темно, хоть глаз выколи. Денег в шинке немало. «Он» как раз из леса приехал, она сама видела. И она не оставляла Симху в покое.
— Давай, просыпайся уже! — теребила она его. — Ты обещал или нет?
Исроэл-Иешуа Зингер (1893–1944) — крупнейший еврейский прозаик XX века, писатель, без которого невозможно представить прозу на идише. Книга «О мире, которого больше нет» — незавершенные мемуары писателя, над которыми он начал работу в 1943 году, но едва начатую работу прервала скоропостижная смерть. Относительно небольшой по объему фрагмент был опубликован посмертно. Снабженные комментариями, примечаниями и глоссарием мемуары Зингера, повествующие о детстве писателя, несомненно, привлекут внимание читателей.
Имя Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) упоминается в России главным образом в связи с его братом, писателем Исааком Башевисом. Между тем И.-И. Зингер был не только старшим братом нобелевского лауреата по литературе, но, прежде всего, крупнейшим еврейским прозаиком первой половины XX века, одним из лучших стилистов в литературе на идише. Его имя прославили большие «семейные» романы, но и в своих повестях он сохраняет ту же магическую убедительность и «эффект присутствия», заставляющие читателя поверить во все происходящее.Повести И.-И.
Роман замечательного еврейского прозаика Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) прослеживает судьбы двух непохожих друг на друга братьев сквозь войны и перевороты, выпавшие на долю Российской империи начала XX-го века. Два дара — жить и делать деньги, два еврейских характера противостоят друг другу и готовой поглотить их истории. За кем останется последнее слово в этом напряженном противоборстве?
После романа «Семья Карновских» и сборника повестей «Чужак» в серии «Проза еврейской жизни» выходит очередная книга замечательного прозаика, одного из лучших стилистов идишской литературы Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944). Старший брат и наставник нобелевского лауреата по литературе, И.-И. Зингер ничуть не уступает ему в проницательности и мастерстве. В этот сборник вошли три повести, действие которых разворачивается на Украине, от еврейского местечка до охваченного Гражданской войной Причерноморья.
В романе одного из крупнейших еврейских прозаиков прошлого века Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) «Семья Карновских» запечатлена жизнь еврейской семьи на переломе эпох. Представители трех поколений пытаются найти себя в изменчивом, чужом и зачастую жестоком мире, и ломка привычных устоев ни для кого не происходит бесследно. «Семья Карновских» — это семейная хроника, но в мастерском воплощении Исроэла-Иешуа Зингера это еще и масштабная картина изменений еврейской жизни в первой половине XX века. Нобелевский лауреат Исаак Башевис Зингер называл старшего брата Исроэла-Иешуа своим учителем и духовным наставником.
«Йоше-телок» — роман Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944), одного из самых ярких еврейских авторов XX века, повествует о человеческих страстях, внутренней борьбе и смятении, в конечном итоге — о выборе. Автор мастерски передает переживания персонажей, добиваясь «эффекта присутствия», и старается если не оправдать, то понять каждого. Действие романа разворачивается на фоне художественного бытописания хасидских общин в Галиции и России по второй половине XIX века.
«Избранное» классика венгерской литературы Дежё Костолани (1885—1936) составляют произведения о жизни «маленьких людей», на судьбах которых сказался кризис венгерского общества межвоенного периода.
В сборник крупнейшего словацкого писателя-реалиста Иозефа Грегора-Тайовского вошли рассказы 1890–1918 годов о крестьянской жизни, бесправии народа и несправедливости общественного устройства.
Что нужно для того, чтобы сделать быструю карьеру и приобрести себе вес в обществе? Совсем немногое: в нужное время и в нужном месте у намекнуть о своем знатном родственнике, показав предмет его милости к вам. Как раз это и произошло с героем повести, хотя сам он и не помышлял поначалу об этом. .
Алексей Николаевич Будищев (1867-1916) — русский писатель, поэт, драматург, публицист. Роман «Лучший друг». 1901 г. Электронная версия книги подготовлена журналом Фонарь.
«Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском» — книга Евдокима Тыртова, в которой собраны воспоминания современников русского императора о некоторых эпизодах его жизни. Автор указывает, что использовал сочинения иностранных и русских писателей, в которых был изображен Павел Первый, с тем, чтобы собрать воедино все исторические свидетельства об этом великом человеке. В начале книги Тыртов прославляет монархию как единственно верный способ государственного устройства. Далее идет краткий портрет русского самодержца.
В однотомник выдающегося венгерского прозаика Л. Надя (1883—1954) входят роман «Ученик», написанный во время войны и опубликованный в 1945 году, — произведение, пронизанное острой социальной критикой и в значительной мере автобиографическое, как и «Дневник из подвала», относящийся к периоду освобождения Венгрии от фашизма, а также лучшие новеллы.
В этом романе Хаима Граде, одного из крупнейших еврейских писателей XX века, рассказана история духовных поисков мусарника Цемаха Атласа, основавшего ешиву в маленьком еврейском местечке в довоенной Литве и мучимого противоречием между непреклонностью учения и компромиссами, пойти на которые требует от него реальная, в том числе семейная, жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «Улица» — самое значительное произведение яркого и необычного еврейского писателя Исроэла Рабона (1900–1941). Главный герой книги, его скитания и одиночество символизируют «потерянное поколение». Для усиления метафоричности романа писатель экспериментирует, смешивая жанры и стили — низкий и высокий: так из характеров рождаются образы. Завершает издание статья литературоведа Хоне Шмерука о творчестве Исроэла Рабона.
Роман нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера (1904–1991) «Поместье» печатался на идише в нью-йоркской газете «Форвертс» с 1953 по 1955 год. Действие романа происходит в Польше и охватывает несколько десятков лет второй половины XIX века. Польское восстание 1863 года жестоко подавлено, но страна переживает подъем, развивается промышленность, строятся новые заводы, прокладываются железные дороги. Обитатели еврейских местечек на распутье: кто-то пытается угнаться за стремительно меняющимся миром, другие стараются сохранить привычный жизненный уклад, остаться верными традициям и вере.