На что способна умница - [6]

Двенадцатилетняя Кезия, миниатюрная, крепкая и энергичная, с возмутительной снисходительностью относилась к пухленькой, похожей на мышку десятилетней Хетти — самой младшей в семье.

Обеим было нестерпимо любопытно узнать, как прошел митинг у Альберт-холла, но их мнение о суфражистках оставалось неопределенным: Кезия считала, что правильно они не позволяют мужчинам командовать собой, — вот если бы еще они чуть больше времени тратили на то, чтобы не одеваться так безвкусно! Хетти полагала, что женщины, конечно же, должны иметь право голоса, и если Тедди и Ивлин поддерживают их, значит, так можно, но разве пристало леди швырять чем-нибудь в окна?

Что касается Тедди, он побывал на митинге не по своей воле. У него уже состоялось несколько пламенных разговоров с Ивлин о суфражистках, и в тот вечер он согласился сопровождать ее из-за тревожного ощущения, что школьницу не следует отпускать в одиночку на политический митинг. Пожалуй, думал он, ему вообще стоило бы запретить Ивлин иметь общее с этими женщинами. Но что-то в его душе решительно восставало против подобного запрета. Когда-нибудь они с Ивлин поженятся, если это событие хоть как-то зависит от него, и он вовсе не желал, чтобы его брак стал традиционным викторианским, в котором жена полностью подчиняется мужу. Ему хотелось отношений на равных — в той мере, насколько это возможно.

Вот тут-то и возникала загвоздка. Равными они с Ивлин не были. Во многих отношениях она оставалась ребенком, взращенным в тепличных условиях. Ей не позволяли читать газеты. Не позволяли общаться с юношами — разумеется, кроме Тедди, — и он был почти уверен, что рассказать ей, как на самом деле устроена жизнь, вовсе некому. Тедди прекрасно понимал, что миссис Коллис доверила ему присматривать за ней и ждет от него отнюдь не разрешения общаться с женщинами, которые бьют стекла бутылками с зажигательной смесью.

Если уж начистоту, ему все это было не по душе.

Вчетвером они устроили в детской спальне «большой совет вождей», как у индейцев. Теперь, когда все они выросли, детская спальня была официально объявлена спальней младших девочек, а дневная детская — классной комнатой. Но Ивлин так долго знала детскую под ее прежним названием, что постоянно забывала новое. К тому же в ней все напоминало о детстве: старая лошадка-качалка, на которой уже много лет никто не катался, стопка потрепанных коробок с настольными играми на комоде, в книжном шкафу — «Просто сказки» и «Сказки Матушки Гусыни», по-товарищески прислонившиеся в книжном шкафу к «Робинзону Крузо», «Собаке Баскервилей» и «301 делу, на которое способна умница».

Тедди уселся в ногах постели Хетти и на правах давнего друга сунул ступни под пуховое одеяло. Камин не топили, в комнате было холодно.

— Рассказывайте всё! — велела Кезия.

— Вы взорвали почтовую тумбу и врезали полицейскому в челюсть? — спросила Хетти.

— Вас арестовали?

— Тихо! — прервала Ивлин. — Если услышит мама, нам не поздоровится. И нет, конечно же, никто нас не арестовывал. Просто там выступали люди. Кстати! Мы же вам кое-что принесли. — И она бросила сестрам значки — круглые, эмалевые, раскрашенные в цвета Женского социально-политического союза миссис Эммелин Панкхёрст: зеленый, белый и фиолетовый[2]. Надпись на них требовала «Голоса женщинам». — Только, ради всего святого, прячьте их от мамы с папой.

— Кто там был? — допытывалась Кезия, не выпуская из рук значка. Бунтарская метка! — Миссис Панкхёрст была?

— Вполне могла быть, — ответил Тедди. — Там же собрались сотни человек.

— Одни женщины?

— Нет, и мужчины тоже. Но ораторами были только женщины. Выступала одна леди — ну, пожалуй, на самом деле не леди, — которая работала на фабрике, и она рассказывала, как это тяжело и как все фабричные девушки хотят голосовать. Было ужасно интересно. Была еще другая, из Вайоминга, — ну, в Америке, где уже есть избирательное право, — и она объясняла, что это им дает.

— А что такое «избирательное право»? — спросила Хетти.

— Когда можно голосовать, глупая, — сказала Кезия. — А ты записала свое имя, чтобы тебя посадили в тюрьму?

— Некуда было, — задумчиво объяснила Ивлин. — «Тюремный список» не вывесили. Но мы подписали петицию. А еще я выписала газету «Голоса женщинам», только приносить ее будут не к нам, а к Тедди, потому что скандалы мне не нужны.

— А тебя за это не посадят в тюрьму? — встревожилась Хетти. — Честно-честно?

Ивлин с вызовом взглянула на нее.

— Честно, — ответила она. — Не хочу и не попаду. А вообще у меня и сейчас нет свободы, так что нечего терять.

— Однако! — воскликнул Тедди. — Неужели все настолько плохо?

— Да, — подтвердила Ивлин. — Именно. Целиком и полностью.

И Хетти вдруг стало страшно.

Прерванные речи

Мисс Сильвия Панкхёрст выступала в общественных купальнях Бау. Событие было далеко не рядовое. Неделей раньше мисс Панкхёрст выпустили из тюрьмы, чтобы она оправилась от последствий голодовки. Срок ее временного освобождения уже истек, арестовать ее могли в любой момент, и это придавало всему предприятию особую дерзость.

Купальни Бау были переполнены. Обнародовали список суфражистских ораторов, в толпе распространялись слухи о мисс Панкхёрст. Придет ли она? Снаружи у купален дежурила конная полиция, наблюдая за всеми участницами. Если она и вправду придет, ее арестуют снова.