На что способна умница - [11]

Из этого старого номера «Суфражистки» свернули кулек для жареной картошки, купленной одной из упаковщиц джема. Рекламное объявление гласило:

«Работаешь на „потогонке“[5]?

Мы можем помочь!

Честная плата за честный труд».

Ниже был помещен адрес организации, ведущей борьбу за избирательное право для женщин в Ист-Энде.

Нелл оторвала объявление и унесла его домой.

Как раз тогда семья переживала очередные трудные времена. Младший брат Нелл, Берни, заболел дифтерией, и, поскольку денег на его лечение в больнице не было, его пришлось выхаживать дома. А это значило, что работать мать могла лишь урывками, постоянно отвлекаясь на больного, вдобавок расходы на врача истощили, как обычно, семейный бюджет. То есть теперь на всех приходилось меньше еды. К тому же они задолжали за жилье, и, поскольку миссис О’Фаррелл, их хозяйка, жила прямо под ними, стало совсем худо. Миссис О’Фаррелл сама снимала дом у другого владельца, побогаче, и две верхние комнаты сдавала Суонкоттам; если они не платили ей, то и она не могла расплатиться с хозяином. Миссис Суонкотт брала деньги взаймы и у дяди Джека, и у соседей, но лечение обходилось недешево, а Берни не выказывал никаких признаков, что идет на поправку.

Нелл ненавидела мамину работу, ненавидела, что она вынуждена подолгу горбатиться над каждой рубашкой, получая за это жалкие гроши. На фабрике, где делали джем, женщинам платили меньше, чем мужчинам, — не важно, сколько часов они работали или сколько ящиков успевали упаковать. То же самое происходило повсюду. Учительницам платили меньше, чем учителям. Как и женщинам на фабриках, на заводах, в загородных домах, магазинах, чайных и дворцах: Нелл не знала в точности, как устроена монархия, но не сомневалась, что королю Георгу платят больше, чем королеве Виктории. Объясняли это тем, что мужчина должен зарабатывать достаточно, чтобы обеспечивать семью. О том, что же тогда делать вдовам, не упоминалось никогда.

На следующий день Нелл, зажав в руке объявление, отправилась к суфражисткам на Роумен-роуд и рассказала женщинам о матери. Слушательниц было двое: одна из «благородных», другая — с виду простая женщина из Ист-Энда, как мать Нелл. Они расспросили Нелл и сказали, что будут приводить ее случай в пример, проводя кампанию против каторжного труда.

— Но нельзя же совсем запретить «потогонки», — возразила Нелл. — Или можно?..

— Конечно, можно, — решительно заявила суфражистка. — Вот увидишь.

И она протянула Нелл листовку со сведениями про местные митинги и адресом клуба юных суфражисток.

Неделю спустя к ним домой пришла женщина с заказом на пошив для социалистической организации. Миссис Суонкотт расплакалась, мистер Суонкотт пожал гостье руку и заявил, что всегда считал: женщины способны управлять страной получше мистера Асквита. Права голоса не имел и сам мистер Суонкотт: для этого ему требовалось владеть землей стоимостью не меньше десяти фунтов стерлингов или вносить десять фунтов арендной платы в год. Мисс Панкхёрст нашла в его лице большого поклонника.

— Чертовски хорошую работу вы делаете, леди! — воскликнул он, уговорил гостью выпить чашку чаю и открыл для нее жестянку со сгущенным молоком.

На следующей неделе Нелл появилась в клубе юных суфражисток и провела потрясающий вечер, слушая доводы в пользу избирательного права для женщин и делая плакаты из старых простыней. Через неделю она уже помогала раздавать листовки, пока леди с суфражисткой розеткой, стоя на ящике из-под мыла, убеждала прохожих в том, что женщинам должны платить за труд столько же, сколько и мужчинам. Все происходящее казалось Нелл замечательным.

С тех пор она стала суфражисткой.

Сэндвич

Местный суфражистский кружок, в который входила Ивлин, проводил собрания каждый вечер четверга. Ивлин побывала всего на одном из них и сочла кружок унылым; как на самом нудном из заседаний какого-нибудь дамского комитета, мелкие подробности и организационные моменты, а также распределение скучной работы вроде продажи газет, обязанностей в штабе и раздачи листовок интересовали участников гораздо больше, чем порча картин в Национальной галерее и взрывание бутылок с зажигательной смесью. Ивлин надеялась ощутить революционерский дух, а попала словно, к несказанному облегчению Тедди, в оргкомитет христианского Союза матерей.

Однако она согласилась взять на себя продажу «Суфражистки».

— Я подумала, что лучше делать это в субботу утром, — советовалась она с Тедди. — На какой-нибудь оживленной улице или возле церкви. Там, где меня обязательно увидят все мамины подруги.

Родителям про суфражисток Ивлин не рассказывала. И надеялась, что все откроется самым эффектным образом из возможных, с наибольшей оглаской.

— Пожалуй, я могла бы при этом петь, — задумчиво продолжала она. — Или выкрикивать революционные лозунги. Как думаешь, так делают?

— Что именно, по-твоему, произойдет, когда твои родители обо всем узнают? — Тедди невольно усмехнулся. — Едва ли огласка поможет тебе попасть в Оксфорд, верно?

Ивлин вспыхнула.

— Не знаю, — ответила она. — И мне все равно. Они угнетают меня, они испортили мне жизнь и должны понять это, черт возьми.