На что похоже счастье - [35]

Отчасти такая позиция была связана с тем, что ему по-настоящему нравилось его занятие и он не представлял, как можно добровольно отказаться от блестящих возможностей, которые сулило ему будущее, от шанса встретиться на съемочной площадке со всеми теми актерами, с которыми ему хотелось поработать, и от всех ролей, которые ему хотелось сыграть. Отчасти же он не видел в продолжении учебы никакого смысла. В колледж обычно шли, чтобы прилежно учиться и потом найти себе хорошую работу, чтобы зарабатывать на ней много денег. Но он и так уже зарабатывал кучу денег, которых ему должно было хватить на всю оставшуюся жизнь. А учиться можно было где угодно, разве не так?

Но если быть по-настоящему откровенным, дело было не только в этом. Все его прежние представления о студенческой жизни – как он будет спешить на занятия в увитые плющом учебные корпуса, как зимой будет хрустеть у него под ногами утренний снег, как он будет болеть за своих однокашников на футболе, сидя на трибунах, и вести философские диспуты в аудиториях, полных студентов с горящими глазами, – все это теперь казалось безнадежно далеким от его новой жизни, в которой его узнавали везде, где бы он ни появился. И уж последнее, чего ему хотелось, – это превратиться в одну из тех знаменитостей, которым вдруг взбредало в голову поучиться и они принимались строить из себя обычных студентов, а сами при этом все время находились под прицелом камер, ловили на себе влюбленные взгляды и то и дело пропускали экзамены и контрольные ради съемок в каком-нибудь независимом кино в Ванкувере. У Грэма не было никакого желания превращать свою жизнь еще в больший спектакль, чем тот, в который она уже превратилась.

Он знал, что родители втайне надеются, что он одумается, а разочаровывать их он терпеть не мог. И тем не менее был уверен в правильности своего решения. Это стало еще одной причиной, по которой они чем дальше, тем меньше понимали друг друга, чем дальше, тем вернее превращались из семьи просто в трех человек, которые когда-то некоторое время жили под одной крышей.

Что им нужно, размышлял Грэм, приближаясь к дому Элли, так это старый добрый совместный отпуск. Еда, флаги и фейерверки в городке, который как будто находился с Калифорнией на разных планетах. Сам Грэм провел здесь всего несколько дней, но уже чувствовал себя совершенно другим человеком. Может, Хенли окажет магическое воздействие и на его родителей тоже.

Но когда распахнулась дверь и на пороге показалась Элли, с еще влажными после душа длинными волосами, совершенно очаровательная в ярко-зеленом сарафане, он понял, что Хенли тут ни при чем. Что это все она.

Он наклонился поцеловать ее – совершенно на автомате, как бывает, когда завязываешь шнурок на ботинке или взбегаешь по лестнице, абсолютно не задумываясь о том, что и как ты делаешь, – и в последнюю секунду отшатнулся, вдруг очнувшись и увидев себя со стороны с отчетливостью, которая испугала его самого.

Они с ней не дошли еще даже до первого поцелуя, а он так запросто потянулся чмокнуть ее, как будто это было что-то такое, что случалось каждый день, этакий машинальный жест, словно они уже целовались тысячу раз. Он распрямил плечи, восстанавливая равновесие. Он не желал находиться в полусне во время их первого с Элли поцелуя. Это было такое событие, во время которого следовало находиться в полном сознании.

– Привет, – со смущенной улыбкой произнес он.

– Заходи, – отозвалась она неловко.

Она провела его в коридор, в котором пахло каким-то чистящим средством с ароматом лимона, и Грэм остановился погладить Бублика, который с деловитым видом принялся обнюхивать его ботинки. Затем они оба двинулись следом за Элли в кухню, где уже был накрыт стол на двоих. Свет был тусклый, и в воздухе до сих пор висел за пах жидкости для мытья посуды. Впрочем, Грэм лишь мимолетно отметил это и тут же забыл; его взгляд был прикован к зеленому сарафану Элли. Она заметалась между шкафчиками и холодильником с виноватым выражением на лице.

– Угощать у нас обычно особенно нечем, – сказала она, – но замороженная пицца или что-нибудь в этом роде найтись должно.

– Я не понял, – пошутил Грэм. – Что, омаров не будет?

Она сощурилась:

– Очень смешно.

– Все в порядке, – заверил он ее и, встав рядом, заглянул в кладовку. Оттуда он вынырнул с начатой пачкой крекеров и банкой консервированного тунца. – Устроим шведский стол. Всего понемножку.

– Прости, – сказала она, прислоняясь к мойке. – Надо было, наверное, поужинать где-нибудь в городе. У меня в голове не укладывается, что мне нечем тебя угостить, кроме завалявшихся крекеров.

– Ты что, смеешься? – сказал он, делая широкий жест. – Не каждому выпадает честь поужинать в семейном ресторане «У О’Нилов». Я слышал, это одно из самых привилегированных заведений во всем штате Мэн.

– Тебя не обманули, – ухмыльнулась она. – Мы обслуживаем только сливки общества.

Они перерыли весь холодильник, вывалили все, что удалось раздобыть в его недрах, на стол, и потом в четыре руки соорудили ужин, состоявший из приготовленного в микроволновке попкорна, яблочных долек, двух уцелевших кусков пиццы и замороженных бобов. То, что выглядело не слишком аппетитно, было решено скормить Бублику, а все остальное оказалось на кухонном столе.