На будущий год в Москве - [3]

Безусловному запрету подверглись также фильмы таких режиссеров, как одиозные Эйзенштейн и Рифеншталь, или, например, Ростоцкий с его нескончаемыми потугами создать впечатление, будто в тоталитарном обществе возможны хорошие люди, – потугами столь же художественно беспомощными, сколь и оскорбительными для памяти миллионов невинно убиенных в советских лагерях…

Ярослав Светлояров. «И культура расцвела». Нижний Новгород, 2003

Документ № 2

…Может быть, запретив фильм Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию», эксперты и переборщили. Лично я именно так думаю, честно сказать. Но понять их можно. В горячке первых лет демократизации уже сама сюжетная канва – будто российский ученый оказался способен у себя на дому сделать некое гениальное открытие или изобретение, еще не сделанное в цивилизованных странах, – выглядела прямым вызовом. Да и фраза из фильма «Бориску на царство? Презлым отплатил за предобрейшее, повинен смерти!» звучала в ту пору дестабилизирующим образом. Как отмечали современники, ее не раз цитировали в антиельцински настроенных аудиториях, и она неизменно вызывала злобный хохот. А недвусмысленно высказанное осуждение возвращения шведской короне насильственно захваченной Московией исконно шведской территории – так называемой Кемской волости?

Впрочем, у нас по тому же сюжету вскоре сделали специально для жителей построссийского пространства прекрасный римейк на русском языке, с живописным киданием тортами и озорным пердежом чуть ли не в каждой сцене. Кто не видел или забыл: машина времени, например, там работает на сперме, которую главный герой – редкостный придурок, мастерски сыгранный одним из лучших комиков Голливуда, – добывает, мастурбируя во время отлучек жены под размышления о том, с кем именно и в какой именно позиции она ему изменяет на сей раз. Действительно очень смешной и милый фильм. Ну а кому он кажется несмешным – что ж поделаешь, им прямая дорога в ближайшую клинику центра психоневрологической денацификации имени Новодворской.

Кстати сказать, сама Валерия Новодворская, не раз посещавшая эти клиники с благотворительными целями, не устает повторять, что лечение в них не имеет ничего общего с пресловутой карательной психиатрией недоброй памяти советских времен, отличается от нее кардинально и несет нечастным больным только благо, помогая им избавиться от застарелых фобий и патологических пристрастий, от которых тяжко и бессмысленно страдают в первую очередь они же сами (в то же время представляя несомненную и немалую опасность для окружающих).

И она, бесспорно, права.

Бывая в русской глубинке, я многократно имел случаи убедиться сам, что в народе эти клиники ласково называют «новыми дворами» или даже «новодворками». Я слышал такие фразы, как, например: «Надысь на новый двор свезли дурака – теперь не скоро вернется, а и вернется, так не скоро оклемается…» Или: «Вот те в новодворке-то мозги, колоброду, вправят, коммуняка хренов!» Но я отвлекся…

Хью Владимцев. «Путешествие с Чарли в поисках России». Нью-Йорк, 2004

Обся, неторопливо и веско бамкая модными копытами во вздутый пузырями, трещащий линолеум пола, сделала несколько шагов по направлению к столу Лэя. Она не сводила с него стеклянных глаз.

– Я о тебе говорю, Леонид, – произнесла она. – Встань, Не стесняйся.

Мысли скакали невесомо и бестолково, как просыпавшиеся мячики от настольного тенниса. Как шарики в лотерее, когда барабан раскрутили вовсю.

Да уж, лотерея… пан или пропал. Чего говорить-то?

Кто-то ссучился и стукнул… Кто? Зачем?

Отпираться, по-любому. Не было! Навет, брехня… Мои показания против неподписанной записки – моя возьмет!

Да, но если один настучал, то, когда будут разбираться, еще и второй кто-то может стукнуть, и третий… Тогда – полный пинцет. Мало того, что фильм запретный крутил по видаку, да коллективно крутил, распространял, можно сказать, – так еще и прямой обман школьной администрации припаяют…

Шесть кассет, упрятанных далеко в глубину завалов на антресолях, Лэй нашел случайно еще зимой. Сейчас даже не вспомнить, что ему там приспичило искать. И не надо. Папашка ли их туда утрамбовал в те поры, когда жил дома, или мама сама – Лэй не знал и не стал выяснять у матери. Если она про них забыла – то и слава богу, меньше волнений в быту. И так хватает – чуть ли не через день в городе то обрушится что-нибудь, то взорвется… Если кассеты папашкины – незачем маме про урода напоминать, она и без того, как Лэю временами казалось, никак не может забыть это чмо. Чего там выяснять, на кой? Достаточно того, что он получил такой подарок. Скажи «спасибо» и забей.

В дневном одиночестве, пока мама на работе, он иссмотрел все шесть чуть ли не до дыр. И «Доживем до понедельника», и «Иван Василича», и «Зори здесь тихие»… Поразительную там показывали жизнь. Невероятную. Совершенно нереальную, но почему-то в нее очень хотелось. И почему-то совсем не так, совсем иначе, чем хочется попасть в экран, когда показывают, скажем, миллионерские хаты во Флориде или Завидово, и как они там квасят и трахаются…

Скоро стало невмоготу пользоваться этакими сокровищами одному. С друзьями-то надо же поделиться! Ведь друзья!