На боевом курсе - [38]
Я почувствовал искренность в словах Зубкова и поверил ему. Я знал, что у него хватит силы воли преодолеть свои недостатки, но мне хотелось, чтобы он отвечал за свои слова не только передо мной, но и перед своими товарищами.
— Ваших заверений для меня мало, товарищ Зубков. Вот если комсомольская организация поручится за вас, тогда я еще подумаю…
— Постараюсь заслужить доверие комсомольской организации, — тихо ответил он.
На этом наш разговор кончился.
В тот же день ко мне пришел Лебедев. Он просил оставить Зубкова на лодке, заверив меня, что комсомольская организация поможет ему исправиться и заслужить добрую славу.
Зубков был оставлен на лодке. И с этих пор его действительно словно подменили. Если мы находились в море, он безропотно переносил все трудности походной жизни, нередко изъявлял желание нести вахту по полторы и две смены подряд. Все мои приказания выполнял с необыкновенной четкостью и быстротой.
Когда мы возвращались в базу, он отказывался от увольнения на берег, часами копался в своем заведывании, словно желая еще и еще раз убедиться, что у него на боевом посту все в полном порядке.
Много позже Зубков сам признался, что моя беседа с ним, а затем разговор с членами бюро комсомольской организации заставили его о многом подумать, взять себя в руки и совсем по-другому относиться к выполнению своего воинского долга.
Поединок
До рассвета еще три часа. На горизонте появился резко очерченный высокий гранитный берег Норвегии. Легко заметить изломанную линию вершин и расщелин, заполненных снегом, они даже ночью оттеняют контуры гранитного массива, и берег поэтому кажется значительно ближе, чем он на самом деле.
Еще час назад полыхало северное сияние, причудливо извиваясь многоцветной переливающейся змеей, а сейчас небо кажется черной бездной, в которой повисло бесчисленное множество ярких мигающих звезд.
Море где-то далеко сливается с чернотой ночи. Только опытный и привычный к темноте глаз моряка может заметить едва уловимую нить горизонта.
Юго-восточный ветерок несет с собой леденящий холод. Брызги волн, разрезаемых острым форштевнем лодки, замерзают, едва коснувшись обледеневшей рубки. Водяная пыль впивается в лицо ледяными иглами, обжигая огрубевшую от ветров кожу.
Ветер не более четырех-пяти баллов. Море относительно спокойно, и все признаки указывают на то, что в ближайшие сутки погода нам будет благоприятствовать.
На мостик поднялся Щекин. Его лицо в последнее время исхудало, он кажется утомленным, под глазами темные круги. Мой помощник уже давно недосыпает, веки глаз покраснели, раздражены от морской воды и ветра.
Мы недавно покинули базу, нам не пришлось как следует отдохнуть, потому что пробыли там недолго, только приняли торпеды, продукты, топливо и снова ушли в море.
Дело в том, что противник готовится к новому наступлению на Мурманск и как раз в эти дни морским путем перебрасывает на фронт крупные силы.
Перед Северным флотом поставлена задача сорвать и это наступление фашистов. Вот почему мы должны сейчас воевать без передышки, днем и ночью действовать на коммуникациях противника, перехватывать конвои, топить его транспорты, уничтожать его боевые корабли.
Сейчас мы снова подходим к притихшему, пустынному на вид норвежскому берегу.
— До берега не больше семи миль, — не отрываясь от бинокля, сообщаю Щекину, который приготовился заступить на вахту. — Через четверть часа начнем погружение и пойдем в заданный район.
Щекин слушает, внимательно всматриваясь, как бы оценивает обстановку. Потом коротко докладывает:
— Все ясно, товарищ командир..
Некоторое время мы стоим вместе, не отрывая глаз от берега.
— Кажется, сегодня у нас будет «урожайный» день, — говорю ему.
— Почему вы так решили?
— Помните, нам сообщали о немецкой подводной лодке?
— Так точно, вспоминаю, она давала радиосигналы, — говорит Щекин. — В последний раз ее обнаружил наш самолет.
— Сейчас мы подходим к тому месту, где она была замечена нашим самолетом. Я много думал об этой лодке. Анализировал все документы, сопоставил их с наблюдениями и пришел к выводу, что как раз здесь, в этом районе, подводные лодки противника, возвращаясь с моря, дают о себе знать короткими сигналами по радио. Все лодки противника сейчас, конечно, в море, потому что шел наш большой конвой… Конвой уже прибыл в Мурманск, и не исключена возможность, что сейчас подводные лодки противника возвращаются в базы…
— Пожалуй, это так, — согласился Щекин. — Может быть, действительно нам посчастливится…
Заступающая вахта предупреждена, что через несколько минут лодка погрузится. Матросы и старшины поодиночке поднимаются в рубку и жадно курят, прислушиваясь к тому, что делается на мостике. Впереди мною часов нельзя будет взять в рот папиросу.
Наконец мы погрузились. Снимаю с себя верхнюю тяжелую походную одежду, даю указание помощнику проверить диферентовку и иду во второй отсек.
— Кто на вахте? — спрашиваю, постучав в дверь.
— Я, товарищ командир!
Дверь открывается, и оттуда показывается усталое, но неизменно улыбающееся лицо Лебедева.
— Ну, как — тихо пока?
— Так точно! Горизонт чист!
— Имейте в виду, что сегодня может появиться лодка противника. Не прохлопайте. Чуть что, будите меня немедленно.
