На бильярде играют в одиночку - [8]

«Ничего, — успокаивал и оправдывал он себя, — пусть полежит до вечера, так даже лучше».

Он вернулся домой, разыскал кулинарный молоток и вновь занялся цыплятами. Порезал, отбил, промыл, натер чесноком и полил уксусом. Нехитрая работа отвлекала от всяких мыслей, и это было хорошо.

Когда наконец вернулся Пашка, цыплята доходили на сковородке. Они сели обедать, и, к своему удивлению, Денисов обнаружил, что ему без особого труда удается вести какой-то пустяковый разговор. Проклятая сумка была далеко, и вместе с ней опасность и беда словно ушли из дома. В какой-то момент Денисову даже показалось — насовсем.

Потом Пашка сам взялся мыть посуду, а Денисов с книгой в руках растянулся на диване, убеждая себя, что целиком поглощен чтением. Пашка гремел тарелками, а потом сквозь шум льющейся воды Денисов услышал, как скрипнула дверь кладовки. Ему не надо было видеть, что делает сейчас Пашка. Он все чувствовал и так. Вот Пашка передвинул коробки и замер в короткой растерянности. Вот начал перекладывать старую обувь, зацепил и поймал в последний момент заскользившую по стене связку лыж. Снова остановился, тихонько прикрыл дверь кладовки, завернул кран и вошел в комнату. Денисов увлеченно перелистнул сразу несколько страниц своей книжки. Пашка тихо сел в кресло, потянул со стола заграничный бильярдный журнал, раскрыл это наугад и тупо уставился в центр страницы. Тогда Денисов захлопнул книгу.

— Не нашел? — поинтересовался он.

— Ч-что? — Пашка вздрогнул и вскинулся.

— Сумку свою.

— Какую сумку?.. Где она?

— Откуда у тебя эти вещи?

— Это не мое… Пап, где она? — на побледневшего и съежившегося Пашку жалко было смотреть.

— Нет ее здесь.

— Отдай мне ее, — тоскливо стонал Пашка. — Я должен вернуть… Это не мое.

Денисов подошел к столу и положил руку на плечо сына.

— Что случилось, Паша, расскажи мне.

Пашка совсем плохо соображал со страха, он не слышал Денисова и тянул свое.

— Ну, пожалуйста, пап, отдай сумку…

Все это походило на тихую истерику, и Денисов постепенно сам начал пугаться. А Пашка вдруг вскочил и с силой отбросил руку Денисова.

— Отдай! — заорал он. — Где сумка?!

Он смотрел на отца с такой ненавистью, как смотрят только на злейшего врага, и, поняв это, Денисов содрогнулся.

— В милиции твоя сумка! — тоже заорал он, опасаясь сейчас более всего, что Пашка наговорит, натворит такого, чего исправить уже будет нельзя. — Я ее в милицию отнес!

Пашка сразу обмяк, глаза у него сделались тусклыми, челюсть отвисла, как у старичка.

— Ка-а-к? За-а-чем? — сказал он совершенно неживым голосом и почти свалился обратно в кресло. — Знаешь, что теперь будет?

— Ничего не будет, — нарочито грубо возразил Денисов. — Успокойся и расскажи, в чем дело. И не выдумывай лишнего.

Пашка, обыкновенный перепуганный насмерть мальчишка, молчал страшно долго.

— Короче… убьют меня теперь за это… Ты не знаешь… От них не спрячешься.

Денисов слушал его сумбурный рассказ и постепенно осознавал, что его Пашка серьезно влип. Он оказался членом уличной шайки и несколько раз участвовал в делах, за которые по головке не гладят. На одном таком деле и взяли иконки с деньгами и стекляшками. Пашка в тот раз сам не грабил. Он стоял на стреме, когда старшие чистили квартиру какого-то фарцовщика. Кстати, в присутствии самого хозяина. Они были убеждены, что фарцовщик в милицию жаловаться не станет, но на всякий случай велели Пашке подержать вещички у себя некоторое время…

— Ясно, — проговорил Денисов, когда Пашка замолк. — Ладно, все еще не так страшно. Насчет милиции я пошутил. Сейчас пойдем и принесем твою сумку. Но с одним условием, отдавать ее я буду сам. Договорились? И на этом мы со всеми подобными делами покончим. Навсегда.

— Они тебя и слушать не станут, — возразил Пашка, а в глазах и в голосе его так и полыхала надежда.

— Посмотрим, — сказал Денисов. — В общем, это мое дело. Разберемся. Одно я тебе обещаю твердо: больше ты их никогда не увидишь. Но и ты должен так же твердо обещать…

Не дослушав, Пашка отчаянно закивал головой, замычал даже в приступе чувств, а у Денисова от жалости на глазах выступила влага. Бедный Пашка!

Через десять минут они были во дворе, рядом с хоккейной коробкой. Вокруг по-прежнему было пусто и тихо. Даже пенсионеры никогда не сидели здесь на скамеечках. Двор этот, вероятно, казался им неуютным. Денисов подошел к тому месту, куда он засунул сумку, и, оглянувшись, полез в кустарник.

Сумки не было.

— Сейчас-сейчас, — пробормотал Денисов, ощупывая соседние кусты.

Пашка нетерпеливо топтался на асфальте.

— Сейчас. — Денисов полз на четвереньках вдоль забора, словно еж в сухой листве. За ворот рубашки на вспотевшую шею ему сыпалась какая-то труха, битое стекло раскровенило ладонь.

— Чего хулиганите! — крикнул со стороны злобный голос. — Не садили, не ростили, а ломать — все мастера. Щас милицию вызову!

От неожиданности Пашка едва не подпрыгнул на месте. С тротуара на них с ненавистью смотрела крепкая усатая старуха.

— Никто ничего не ломает, — устало сказал Денисов, вылезая из кустов.

— Ломать-то каждый сумеет. Хулиганье! — не унималась старуха, готовая излить на них весь запас раздражения, накопленный за долгую жизнь. — И молодого тому же учит!