На безымянной высоте - [7]

на сиденье вещмешок, помог старшине, после чего бесцеремонно отодвинул в сторону молоденького солдатика: «Занято, не видишь?» — и галантно подал девушке руку, чтобы усадить ее рядом.

— Будем знакомы, товарищ сержант. — Он протянул ей руку. — Рядовой Малахов. Можно просто Коля.

Она надменно смерила его взглядом и отвернулась. Остальные молча, с интересом наблюдали за этим дорожным ухаживанием.

Малахов, чувствуя это общее внимание, ничуть не растерявшись и ни капли не сконфузившись, непринужденно положил руку ей на плечо и, стараясь к ней тесно прижаться, стал что-то нашептывать, норовя положить вторую руку на ее колено.

Но девушка неожиданно и умело провела болевой прием, и рядовой Малахов вскрикнул от боли.

— Ты чего, в натуре, живую силу выводишь из строя, как же воевать теперь буду?

— Товарищ рядовой, оставьте товарища младшего сержанта в покое, — сказал, приоткрыв глаз, старшина Иван Безухое.

— А тебя, бугор, завидки берут? — зло сказал Малахов. Сморщившись от боли, он потирал руку.

Прежде чем ответить, Безухов спокойно посмотрел на наглеца, похоже не имеющего понятия о воинской субординации. Рассмотрел наколки на кистях рук.

— Из блатных? — спросил он.

— Ну, — мотнул головой Малахов. — Че уставились? — обратился он к попутчикам. — Я, может, баб пять лет не видел, забыл уже, как они устроены.

— Доброволец? — продолжал расспрашивать Безухов.

— А то! Не сбежал же… А по призыву вождя променял теплые нары на сырые окопы на самой передовой линии фронта, чтоб изгнать фашистского зверя с родной земли! Имею я по такому случаю право потрогать фронтовую подругу или не имею?

— Только если сама разрешит… — добродушно ответил старшина.

— Так она в ответ только презрительно молчит! Ты, бугор, лучше ей прикажи, чтоб белокурую бестию из себя не изображала! Может, мне завтра в бой, под фашистские пули и времени у меня нет на вздохи, ахи и охи! Война кончится — выдам все по полной программе. Аж закачается! Жди меня, и я вернусь, только очень жди… Только чего ждать-то, не понимаю. Не сегодня завтра попадешь под пулю — и аля-улю, поминай, как звали. Я правильно говорю?

— Сколько сидеть оставалось? — поинтересовался Безухов.

— Трояк, — подмигнув, показал на пальцах Малахов. — Мне еще два добавили, за активное участие в групповом покушении на честь и достоинство козы из ближайшего колхоза.

Публика сочувственно хохотнула, а он, воспользовавшись расположением окружающих, снова положил руку на плечо девушке, потом стал ощупывать чехол, который она везла, пока девушка не оттолкнула его руку.

— Чего у тебя там? Немая, что ли? Да не боись, не сопру!

Она презрительно прикрыла глаза, так и оставшись бесчувственной к его поползновениям познакомиться ближе.

— Не один ты такой, — сказал старшина. — Знаем мы вашего брата. Мол, чем там, в заключении, еще пять лет торчать, лучше здесь на передовой пару месяцев прокантоваться, пока война не закончится.

— Ну. И на свободу с чистой совестью… — кивнул Малахов, подмигнув присутствующим. — Понимаешь, бугор. Так, да не совсем. Мне и в зоне, поди, неплохо было. — Он стал загибать пальцы, перечисляя свои преимущества: — Закон меня кормит, хлеборез в корешах, и нижние нары у входа, где воздух посвежее. Сиди: не хочу. Надо мной там не капало, ты понял?

— Ну так оставался бы, — добродушно сказал старшина.

— Не, мне повоевать захотелось добровольно. Может, думаю, Героя дадут. Или там звание какое-нибудь, майора например…

— У нас в полку таких добровольцев с десяток было, — заверил старшина. — И все обратно на нары запросились. Чтоб не капало.

— Это небось бакланье позорное, какие-нибудь фраера заигранные, — пробормотал Малахов. — И чего, их отпустили?

— Нет, — ответил старшина. — Они уже никуда не просятся. И до майора так и не дослужились…

— А я дослужусь… — насупился Малахов.

— Ты не гоношись, сынок, — снисходительно сказал старшина Безухов. — Твое от тебя не уйдет. Кто знает, как еще и куда повернется.

— Лучше скажи мне, товарищ бугор, в смысле старшина, — поправился Малахов, — далеко отсюда до границы?

— Не так чтоб очень, — успокоил его Безухов. — Насмотришься еще на эту границу. Беспокоиться не о чем.

— Ладно, дед, кончай тоску нагонять! — вдруг ожесточился Малахов. — Че ты вообще знаешь про меня? А вот я смотрю и вижу: ни черта вы все не знаете насчет границы…

— А ты знаешь? — спросил кто-то. — Балабол.

— А я знаю… И могу рассказать, если хорошо попросите. Только лучше дай сначала закурить… Спички есть?

Теперь даже девушка покосилась на него, ожидая, что он скажет. Старшина отсыпал ему махорки из своего кисета, кто-то протянул обрывок газеты и коробок спичек.

Малахов не спеша чиркнул, прикрывшись спиной от встречного ветра, но спички ломались одна за другой, пока, наконец, он не закурил, жадно глотая дым.

И как раз в этот момент впереди, за поворотом, где показалась разрушенная церковь, вдруг раздался глухой взрыв и послышались оживленные пулеметная и автоматная стрельба, а также свист пуль над головами. Все разом замолчали и невольно пригнулись.

— Это что, уже фронт? — упавшим голосом спросил Малахов.

Ему не ответили. Машина остановилась, и все увидели впереди несколько разбитых и горящих грузовиков с брезентовым верхом, по которым вели огонь из пулемета с полуразрушенной колокольни.